Ни говоря ни слова, Марина встала и вышла из комнаты.
За ужином не обсуждали, как обычно, новости и погоду. Елена Викторовна молчала. И бабушка тоже молчала. Евгений Николаевич кряхтел и сморкался в клетчатый платок, хотя насморка у него не было. Иногда, чтобы нарушить тягостное молчание, он говорил: «Ну вот спасибо… хорошие помидоры… продуло, наверное. А как на работе?» Но никто не обращал на него внимания. Он стал чужим в этом доме. И даже окружающие предметы: стены, обитые вагонкой (это он обил стены вагонкой — своими руками), гарнитур из дерева, плетеный плафон, ножи, вилки — даже, предметы смотрели на него враждебно. Его ненавидели. Его презирали. И даже разговаривать с ним никто не хотел. Но Марина… Почему?
— Спасибо, — сказала Марина и встала из-за стола. Евгений Николаевич не привык спрашивать разрешения, когда входил к ней в комнату. Но сейчас он сказал:
— Можно?
Марина молчала.
— Давай поговорим, — робко попросил Евгений Николаевич.
Марина пожала плечами. Она сидела на полу, все так же обхватив колени руками. Евгений Николаевич осторожно сел на край, кровати, как будто боялся оскорбить своим присутствием эту тишину, клетчатый плед, ковер над кроватью, полированный гардероб, стол и стул.
— Марина.
— Что?
— У меня нет никого дороже тебя.
— А Кошка?
Евгений Николаевич ждал этого вопроса. Тогда на улице он их не заметил, но он знал, в чем дело: просто догадался.
— Это другое. У меня, кроме тебя, никого нет. И я тебя люблю: Больше всего на свете.
— А Кошка? Разве ее, ты не любишь?
— Знаешь, давай пройдемся, — предложил Евгений Николаевич, — воздухом подышим, а?
— Поздно уже.
— А мы на пять минут.
— Лена, мы пройдемся с Мариночкой? — спросил Евгений Николаевич, выглянув в коридор.
— Ты сошел с ума? — грустно сказала, Елена Викторовна, как будто имела в виду не столько эту прогулку, сколько все остальное, потому что она уже знала, а если не знала, то догадывалась. — Одиннадцать часов.
— На пять минут — подышать.
— Идите куда хотите, — ответила Елена Викторовна, едва не, заплакав от обиды и одиночества.
Вот и Марина ее предала. Этот человек сломал ей жизнь, и ее единственная дочь с ним заодно.
— Понимаешь, — сказал Евгений Николаевич, когда они вышли на проспект, ослепительный, как рождественская елка, — ты уже взрослая, и ты поймешь. Ты не должна на меня обижаться. Из-за этого.
— Из-за Кошки? — зло сказала Марина.
— У нее есть имя. Знаешь, мы давно живем с мамой, мы целую жизнь вместе прожили. И она чудесный человек, умный…
«И красавица», — вспомнила Марина. Так говорил о маме Александр Иванович: «Умная, добрая и красавица».