— И красавица. И я ее очень любил. Я и сейчас ее люблю, но это другое, понимаешь?
— Нет, не понимаю.
— Это не одно и то же: любовь и…
— И что?
— И когда ты влюблен. Любовь остается навсегда, а влюбленность однажды может пройти. Так бывает. Я не знаю почему. Но если ты не смог пронести любовь через всю жизнь, это только твоя вина. Это я виноват. А мама…
— А я?
Марина остановилась. Они стояли друг напротив друга, и ей хотелось его ударить. Изо всех сил. Больно.
— А я? Как же я?!
Марина не хотела плакать — и плакала. Не надо плакать. Он не должен видеть ее слез. Это глупо.
— А я? А обо мне ты подумал?
Это глупо. Он не должен видеть ее слез. Никогда.
Пускай делает, что хочет, ей все равно.
Она бросилась было бежать, но Евгений Николаевич успел поймать ее руку.
— Марина, пожалуйста, не плачь.
«Не плакать? Но как?!»
— А я? — повторяла Марина. — Как же я? Как?!
Он притянул ее к себе и обнял. Она чувствовала его запах, его заботливые руки, она узнала его голос. — Папочка…
Марина обхватила его за шею, прислонила лицо к его плечу — и плакала.
— Па-а-почка…
— Не надо, слышишь.
Он провел ладонью по ее лицу — и ладонь стала мокрой.
— Не надо, не плачь…
— Вот и хорошо, — сказал Евгений Николаевич и поцеловал Марину в лоб. — Не надо плакать.
Они были у метро и теперь повернули к дому. — Пап.
— А?
— Что теперь будет?
— Не знаю. Правда, не знаю. Но мы никогда не должны ссориться — что бы ни случилось, хорошо?
— Хорошо, я понимаю.
Евгений Николаевич остановился, вглядываясь в темноту.
Оттуда, из темноты, доносились неясные крики. Три тени метнулись к человеку, который только что пересек площадь и должен был скрыться за деревьями. Марина услышала звук удара.
Темная фигура исчезла и снова появилась: тот человек на площади, наверное, упал, а теперь поднялся, и, если приглядеться, можно было понять, что он вытирает лицо.
— Нехорошо чужое брать, — сказал кто-то.
— Зря стараешься — денег нет.
— Папа, это Коля! — сообразила Марина. — Коля Ежов.
— Стой здесь, — сказал Евгений Николаевич. Нет, лучше иди — туда. Быстро!
И он махнул рукой куда-то в сторону дома — туда, где, проклиная его и себя, проклиная всех на свете, в темной комнате плакала Елена Викторовна.
— Папа!
Если бы в тот момент Евгений Николаевич хотя бы на минуту задумался, он бы ни за что этого не сделал. С ним была Марина, и, ввязавшись в драку, он рисковал ею.
— Папа! Не надо!
Но если он струсит, разве тогда она не перестанет его уважать? Разве это лучше? Нет, он не трус.
— Витамин! Сзади!
Витамин? Снова раздался глухой удар — и Коля упал. Евгений Николаевич подбежал к высокому человеку в косой куртке и, толкнув его в спину, сбил с ног. Он встал, но вместо того чтобы дать сдачи, как-то внезапно исчез. Другие двое растерялись, но не то чтобы убежали, а ушли — не было похоже, что они испугались: наверное, просто не хотели привлекать к себе внимание. Их интересовал Коля — только он.