Неймдроппинг (Брагина) - страница 31

классический в целом стих. Неужели можно вот так обмануться – а

ведь так осторожно с тобой молчал, да у нас ведь и чашки с вином не

бьются, да у нас аллергия тут от зеркал, и от пепельниц этих, пустых

покуда, чтобы их наполнить, нужна рука твоя, и просто остатки чуда,

и  просто  намеки  издалека.  Напрасны  наши  любовные  всхлипы,  по

изжитию текста напрасен труд, а нам все пишут: а вы могли бы? А

нам всё пишут, что не умрут. И с этим трудно не согласиться, на это

трудно не наплевать, а больше мне ничего не снится, ну может быть

– заменю кровать.

56

Чуши прекрасной, слезинки ребенка в блюдце, молоды были

57

когда-

то, потом не так, из поминальных списков к себе вернуться и на окно

повесить  сушиться  мак.  Что  тебе  снится?  Помалкивать  Эвридика

в  целом  научена,  так  иногда,  всплакнет,  смотрится  дико,  тогда

полюбила фрика, в девятом кругу опять головой об лёд. Ей приносили

тогда  шоколад  и  крупы,  рижские  шпроты  на  Сретенье,  так  везло,

и  колокольчики  медные  от  Гекубы,  стыли  уключины,  билось  о  лёд

весло.  Было  почти  вот  так,  как  тогда  в  Мисхоре,  когда  оглянуться

можно  бы,  но  нет  сил,  он  уезжает,  она  выживает  вскоре,  каждый

простил, но только забыть просил. Кто они все, что за каждым идти

бы следом, потом возвращаться в свой мертвый пансионат, Томаса М.

пересказывать за обедом – в девятом круге каждый послушать рад

себя, самого себя кромсая, лелея, оставляя ножницы в самых видных

местах,  себе  сестра  милосердия  и  Лорелея,  Горгона  с  зеркальцем,

постпубертатный  крах.  Всё  человеческое  слишком  –  Богу,  кесарю,

Крыму,  ликероводочному  спасению  на  воде.  Он  обернется  –  тебе

разыгрывать  пантомиму  о  нежелании  вернуться  в  свое  «Нигде»,

чтобы мучительно стало зрителям и прохожим, звезде Лучезарной

и лечащему врачу, которому ты говоришь: «Я рожден хорошим, но

оставаться таким не совсем хочу». А каким мне быть еще, выясню, вот

полдела, некалорийное тело, оскоромленная душа, я тебе снюсь по

праздникам, я тебя не хотела, но всё равно истлела, на приговор спеша.

Можешь теперь оборачиваться, сколько душе угодно, читать стихи

кустарникам,  девушкам  или  мхам,  я  теперь,  может  быть,  от  всего

свободна, чуши прекрасной своей никому не дам, чаши прекрасной

своей со своим крюшоном, свои нейролептики и колокольчик глухой,

а  могли  бы  мы  встретиться  где-то  во  времени  оном,  и  была  бы  я

максимум только твоей снохой, и сидели бы мы за столом и читали

Делиля, и, отчизну свою без труда в сорок дней полюбив (остается

ее  нам  теперь  вот  зеленая  миля,  корешок  восприятия,  солнечный