Он вдруг упал вниз, прижимаясь к моей груди и продолжая елозить раскрытыми бабочкой бёдрами о пах — кажется, он был близок к разрядке: член сжимало чужое скользкое нутро — как он вдруг прохрипел:
— Я голоден, — он не требовал, а словно скромно просил.
Нет не просил, почти выпрашивал — (!), глядя на меня искусственным кошачьим взглядом.
Миша впервые пытался манипулировать, причём не считал нужным это скрывать! Похоже, он действительно не любил тратить время зря.
Внутри всё возбуждённо напряглось от желания скорее приструнить этого строптивца, но время диктовало свои условия, и продлив взгляд ещё ненадолго, я сделал вид, что уступаю, покорно отводя голову в сторону.
Миша жадно впился в мою шею, и его движения тут же стали жёстче. Он остервенело бился на моём каменеющем конце, и я чувствовал боль от дрожавших в ярёмной вене зубов. Боль пополам с удовольствием. Мне это нравилось.
Мне удалось поймать момент, когда Миша вот-вот собирался кончить. Я мягко упёрся ладонью в его лоб — и отстранил омегу. Он был возмущён, но я не собирался давать ему возможность высказаться. Отбросил на спину, заставляя слететь с собственного члена, и всё так же не давая опомниться, припал к его паху.
Клыки нашли артерию недалеко от яичек — я вонзился в бедро, зажав член омеги в кулак и, передёрнув пару раз, заставил омегу выплеснуться, захлёбываясь от удовольствия. Миша хотел подавить протяжный, полный наслаждения всхлип, но у него ничего не вышло — он был не готов к такому.
Он был не готов ко мне.
От второго завтрака Миша отказался. Наскоро привёл себя в порядок и, бросив туманное «до скорого», исчез за дверью.
Незаметно наблюдая за омегой, я видел, как на его лице одна эмоция сменяла другую, пока он, крутясь по комнате, надевал вещи. Он старался выглядеть по-деловому, озабоченный быстрыми сборами, будто совсем не думал о случившемся, но окончательно скрыть нервное возбуждение у него не получалось.
Я не начинал никаких разговоров, давая ему время свыкнуться с изменениями в собственной жизни, и позволил ретироваться так быстро, как он хотел.
Если я был прав, и Миша, несмотря на то, что ему, должно быть, часто приходилось скрывать собственные мысли и чувства, был сбит с толку, он бы не оценил зрителя. Мало кто любит, когда в сложный момент за ним наблюдают внимательные глаза, да ещё к тому же посторонние. Именно таким наблюдателем был для омеги я, поэтому, не став перегибать палку, несмотря на желание условиться о встречах на будущее, отпустил его в полном молчании.
Похоже, что уладить дело миром, расставив все точки над и, и быстро закрепить за собой омегу не получится. Характер Миши и обстоятельства требовали трепетного отношения к деталям — строгого следования выбранной стратегии, осторожности слов. И поскольку я был намерен идти до конца, желая получить постоянный доступ к крови, я сразу подготовил себя к долгой осаде.