Тем светлым осенним утром шестеро мужчин разошлись, кто куда. Люди Горста отправились в Подлесок, Эвжен навстречу спасению, а люди барона Ланге за Эвженом.
Заметки виконта Августа Рохау (Путешествие в Оддланд)
Воспоминания о Рябицком монастыре
Безмерно благодарен судьбе за ураган, настигший меня у самых врат Рябицкого монастыря. Ах, что бы я делал, окажись мой рысак чуть менее проворен, а отец-настоятель Абель чуть более жестокосерден. Вымок бы до нитки, доложу я тебе, а там и до встречи с Отцом Переправы рукой подать. Оддланд с его климатом – не лучшее место для человека с больными легкими, хотя Нортмарские лекари и уверяли твоего покорного слугу и по совместительству хозяина сего дневника в целебных свойствах воздуха Нортмарской провинции. Не буду о дураках и дурацких советах, ибо дневник сей и без того пропитан изрядной порцией яда. Не буду об аскетизме, который я испробовал сполна, пребывая в стенах из красного кирпича, стенах, знавших несчетное число тайн, помнивших внушительное количество изломанных судеб и гнева местной аристократии. Ты, дорогой мой приятель, когда-нибудь видел Рябицкий монастырь? О, чудесное место. Древнее, как королевская власть, и незыблемое, словно воля помазанника Отца Переправы.
Монастырь, окруженный холмами, расположенный под тяжелым саваном неба, подверженный нападениям регулярных дождей. Теперь я с трепетом вспоминаю путешествие за пролив Святого Антония, но приключение, которое мне довелось пережить, и до сего дня волнует мое сердце. Не стану утомлять тебя, пересказывая шелест рябиновых листьев и клекот парящих над полями соколов. Все это ты можешь найти в великолепных стихах оддландских поэтов.
В тот ненастный вечер, вкусив скудной трапезы, я пил кислое вино в монастырской библиотеке, чем, наверняка, оскорбил серых братьев, но не будем об этом. Отец Переправы осудит меня, а я покаюсь. В тот страшный для истово верующих Нортмарцев вечер я имел честь познакомиться с братом Габрисом. Вот уж поистине одаренный человек. Я говорил это тогда, говорю и сейчас, что место ему в Королевском Университете, но никак не в монастырских застенках. Взгляд его должен был касаться книжных стеллажей, а не выцветшей стенной росписи, что застала самого Одда Бауэра, при всем моем уважении к славной памяти этого храброго аристократа. Теперь, должно быть, брата Габриса уж нет в живых, да и дело его, как я слышал, предано анафеме. Судьба – злодейка.
В желудке моем погибала пресная каша, в руках моих была незамысловатой работы кружка, а в ней вино. Все это ты уже знаешь. Никогда не умел облекать собственные мысли в более лапидарную форму. Я пил, а мой новый знакомый скрипел пером, переводя на человеческий язык каракули, коими были испещрены глиняные таблички, извлеченные из древних оддландских курганов. Мое любопытство, мой пытливый ум! Каким же ударом было для моего самолюбия то, что брат Габрис не позволил мне ознакомиться с результатом его трудов…