Его окружали горы. Вдоль всего горизонта тянулись белоснежные горные хребты, а между ними — широкие и извилистые долины, скрытые под густыми облаками. А над всем этим великолепием сияло невероятно голубое безоблачное небо, на котором виднелся ослепительно яркий диск солнца. На склонах, что располагались ближе остальных, Ака увидел густой лес, полностью скрытый снегом. Прикрывая глаза рукой, он подставил обнажённую кожу под едва тёплые лучи и искренне улыбнулся, а потом застыл, сжимая от боли зубы.
Ака скривился, падая на колени, едва не полетев вниз на пологом склоне. Не сдерживаясь, он закричал, вонзая пальцы в промёрзлую землю. Каждый кусочек его кожи болел так, словно её облили горящим маслом. Пытка продолжалась несколько минут. Она то практически затихала, то накатывала вновь, ударяя со всей силы, словно бушующие волны бились о скалы. Обессилев, Ака рухнул лицом в снег, цепляясь за остатки сознания. Он знал, что так будет. Именно из-за этого заклинание изгнания читалось дольше обычного для перемещения проводником. Особая печать, которая срабатывала после выхода из мира Сотонора и изменяла внешность тануанца до неузнаваемости, подстраивая под новый для него дом. Боль медленно проходила, продолжая отзывать мелкими вспышками в разных местах. Он посмотрел на свою руку. Вместо естественной для шагни пепельной кожи он увидел бледно-жёлтую, как у мантарцев.
Начиная замерзать, Ака нехотя поднялся, но вскрикнул, когда сверху упало что-то тяжёлое, придавив обратно к земле. Чертыхнувшись, он свалил со спины нечто и ошарашено уставился на собственную сумку, из которой торчала белая рукоять Рассекателя. Ака ещё ни разу не слышал, чтобы салвари нор, или падшей душе на всё том же ре-лианском, возвращали вещи обратно. Он также не мог поверить в случившееся после того, как узнал про интерес Ордена к себе. Наплевав на возможные ловушки и смертельные печати, он нетерпеливо развязал клапан и начал вытряхивать содержимое. Оружие, броня, шлем, одежда, мешочек с золотом, скромные припасы специй, пустая фляга, колчан с оставшимися стрелами и упавший по другую руку лук — всё его добро, ещё минуту назад казавшееся утраченным навсегда, лежало перед ним. Разворошив тряпки, он нашёл лёгкую обувь и начал одеваться. На посветлевшей коже белые печати оказались не так сильно видны, а если не приглядываться, то и вовсе незаметны. Едва ли утеплившись летней одеждой, Ака нашёл среди прочих вещей конверт, который никогда раньше не видел. Он осторожно взял его, сорвал боковину и вытащил лист бумаги.