В октябре Акомати выбралась в парк, невзирая на мелкий дождь. Заботливый Гриша прихватил зонтик и до вечера прогуливался с подругой под ручку, рассуждая о незнакомом вкусе рыбы фугу, особенностях заточки самурайских мечей и различиях в написании иероглифов в маньегана и хирагана. Он оказался ученым-японистом, единственным специалистом на город, к которому обращались, чтобы прочесть инструкцию к телевизорам или станкам. И мог до бесконечности беседовать о предмете своей страсти — высокой поэзии.
Лисьим нюхом Акомати чувствовала, что нравится мужчине — сердце его учащенно билось, запах горчил, капельки пота проступали на лбу. Но ни единого лишнего слова или грубого жеста Гриша себе не позволил — он любовался прелестной спутницей так, словно она была цветком сакуры или закатным облаком. Высокое отношение!
Зима показалась Акомати особенно долгой. Она несколько раз бегала в парк в лисьем обличье к вящему ужасу смотрительницы, перепуганной пустой клеткой. Естественно Гриша прогуливался по аллеям, любовался заснеженными ветвями елей и узорами белого льда над черной водой пруда. Пару раз он водил под ручку нарядных девиц, вещая им о печальной судьбе Сэй-Сенагон и цитируя Гэндзи-моногатари. Невежественные кокетки в ответ сетовали на холод и неудобства. Поистине «Даже в шутку я не мог бы увлечься этими ветреными жеманницами». И все же сердце кицунэ сжималось от смутной тоски — смысл рассказывать о красоте тем, кто и в постели способен рассуждать лишь о мисо и соли?
Весна ненадолго взбодрила опечаленную лису. Сакуры в городе не росло, но пышные цветы яблонь как нельзя лучше подходили для любования. Принаряженный Гриша ждал Акомати на центральной аллее, словно они сговорились о встрече. Он запасся приличным грузинским чаем в китайском термосе и самодельными колобками-онигири, приготовленными вполне неплохо для гайцзина. Розоватое кружево свежих цветов колыхал легкий ветер, зяблики заливались как оглашенные, ранние бабочки уселись на черных волосах кицунэ, придавая изысканность строгой прическе.
Если б мог я просить
о милости яростный ветер,
то сказал бы ему:
«Хоть одну из вишен весенних
пощади, цветов не касайся!..»
Кицунэ ощущала благоуханное дыхание возлюбленного и биение горячего сердца, видела, как искрились радостью голубые глаза… Но едва солнце склонилось к закату, Гриша проводил ее к воротам зоопарка и сдержанно распрощался. «Ах, осыпались лепестки, по ручью проплывают мимо».
Потеряв надежду, Акомати предалась тихой печали. Аллеи парка больше не украшали лисьи следы, садом камней никто не любовался. Полнолунными ночами она бродила по дорожкам зоопарка, наигрывая на сямисэне и скулеж лис вторил напевам тоскующей кицунэ. Пару раз любители приключений пробовали искать знакомства, но красавица проявила суровость. Одному ловеласу пришлось обращаться в травмпункт, зашивать покусанный тыл и делать уколы от бешенства.