В другом сне мы ссорились. В процессе ссоры она начинала тыкать меня отверткой, а я просила этого не делать. Я говорила, что мне больно, но она продолжала. Я сердилась, а она смотрела на меня взглядом медведя и продолжала ковырять на мне дырки. Когда я начинала кричать, чтобы она перестала – она начинала отчитывать меня за то, что я кричу – продолжая втыкать в меня отвертку.
В этих двух снах были мои отношения с мамой. Я должна была их пережить – в том виде, в котором они были настоящими. Просыпаться было тяжело. Днем после них было тоже тяжело.
«99 бутылочек пива на полке. Снимаем одну и пускаем по кругу… 98 бутылочек пива на полке…» (песенка-считалка)
Когда закончились воспоминания и ушли сновидения, пришло осознание. Я столько всего поняла за короткий срок!
Я поняла, что мама всю мою жизнь разговаривает со мной крючками. В каждой фразе, в каждой беседе обязательно присутствует крючок – и, если я немного взволнована, устала или нервничаю, я отреагирую. Тогда она получит от меня немного эмоционального всплеска, а мне в ответ сможет влить немного вины, которую я переварю. Может быть она так избавляется от своей вины?
В каждой реплике сидит провокация, вызов. И то, что я научилась, видеть, что это провокация, не защищает меня от того, что я не попадусь на нее. На некоторые вызовы невозможно не ответить. Наверное, когда я была младше, я принимала все до единого.
Еще я неожиданно поняла, почему наши мамы друг друга так ненавидели – они видели перед собой себя. Они смотрели друг на друга как в зеркало и испытывали протест. После свадьбы им приходилось регулярно сталкиваться с правдой о себе. А после нашего отъезда можно было закрасить правду любыми картинками.
Я поняла еще много разного.
Потом я со всем смирилась. По-настоящему.
А потом снова вспомнила все.
Ощутила ярость. Затем боль. Затем понимание. Затем успокоение. Затем все повторилось.
Потом повторилось еще раз. И еще. В одном и том же порядке. Все быстрее циклы сменяли друг друга. Все реже они наступали.
С каждым разом все реже, короче и безболезненнее.
Иногда в эту последовательность вклинивалась жалость к маме. Конечно, каждый сам себе выступает кузнецом – но маме в жизни было тяжело, и она страдала – значит ее можно пожалеть.
Мне казалось тогда, что эта и есть та самая точка зрелого отношения к ситуации – когда ты можешь в обидчике увидеть беспомощного и слабого и возрастить собственную человечность.
Но я обрушивалась с этой точки зрелого равновесия каждый раз через пару часов – когда вспоминала – какие мамины поступки приводили к ее персональным несчастьям. Сколько людей пострадали при этом, и кто разгребал вместо нее неприятности, так же как в моих случаях их разгребала я. И зрелое равновесие заканчивалось.