…Осталась только мама.
Неужели и она не узнает меня?..
Первым, кто узнал меня дома, оказался месье Рене. Увидев его, я испытала неимоверную тяжесть в груди.
О Боже! Он еще здесь!
— Ну, наконец-то! — воскликнул он прямо с порога, едва тетя Клаша открыла мне дверь. — А мы уже тебя заждались!
И, не дав опомниться, старик заключил меня в свои объятия.
За весь этот страшный вечер это было первое прикосновение не с отвращением, а с любовью.
Чувства смешались. Тяжесть слегка растворилась, и в душу прокралась робкая радость. Словно в горькую микстуру добавили маленькую ложечку меда.
Эмоции мои были тихи, и я молча сняла пальто и протянула его тете Клаше. Та тоже посмотрела на меня ласково.
— Устала, Мариночка?
Собственное привычное имя вдруг показалось мне ангельской песней. Неожиданно для себя я заливисто рассмеялась.
Однако дирижер, услышав эту реплику, нахмурился и взглянул на домработницу так пронзительно и жутко, что старушка вздрогнула и уронила пальто. Я благодарно нагнулась и подала его ей.
«Мариночка…» Значит, они меня отравили… этим супом из лошадиных глаз… хотя я его не ела… Но наваждение, кажется, начинает рассеиваться…
Старая служанка, которая нянчила меня с детства, узнала свое любимое «дите»! И нас теперь двое — я и она!
Наши взгляды встретились, но старушка внезапно пугливо отвернулась.
В ту же секунду в гостиной стало мрачно, как перед бурей.
Радость, едва возникшая, снова поникла, и, едва ворочая пальцами, в неотвратимом нехорошем предчувствии я начала разуваться.
С лестницы в красивом алом платье спустилась мама.
— Ида Львовна… — начала тетя Клаша и почему-то замолчала.
В моей груди стало горячо и больно. И я поняла, что сейчас что-то случится. Случится что-то очень важное, после чего все либо вернется назад, либо кончится навеки.
Я смотрела на маму, а перед глазами заискрились картинки — счастливый Вадим, родная мама, веселый Виктор Никитич, уважительный Эдик… Темнота… и другие кадры… Резкий толчок Вадима, хамство охранника, равнодушие директора… Не хватало только одного кадра… Только одного.
«Мама!» — мысленно воззвала я к ней.
— Здравствуйте! — сказала мама чужим голосом, и я почувствовала, что молния на сапоге дернулась и застряла.
— Здравствуй, мама… — ответила я, приподнявшись, и в ужасе ощутила, как изнутри начала всходить все та же тревожная, тяжелая волна.
Мой дом не принимал меня. Он не хотел меня видеть. Моя мать не узнала меня.
Мама неловко улыбнулась и беспомощно посмотрела на месье Рене.
— А это и есть моя сестра Агнесса, — широко улыбнувшись, вдруг пояснил он ей, и я невольно ахнула.