Неожиданно нервы мои окончательно сдали.
— Мама! Мама! — истошно закричала я и бросилась к ней. — Это же я, Марина!
— Я предупреждал, что она больна… — покачал головой «брат». Мама грустно кивнула.
— Но, Ида Львовна! Это же… — подала робкий голос Клавдия Петровна, все еще стоя с пальто в руках.
— Ступай на кухню, Клаша, — резковато ответила мама, и тетя Клаша, сгорбившись, зашаркала из прихожей.
— Мама… — я подошла ближе, чувствуя, что прошлая жизнь неудержимо ускользает от меня. — Мама!
Мама натянуто улыбнулась.
— Проходите, Агнесса. Ужинать будете?
— Сейчас она расскажет вам, что этот дом ей как будто знаком. Сумеет угадать обстановку и даже некоторые факты из вашей жизни, — предостерег маму месье Рене.
— Как интересно! — оживилась та.
Я поняла, что проиграла по всем статьям. Он предусмотрел все.
— Спасибо, я не хочу есть, — произнесла я, полностью раздавленная. — Где комната, где я смогу остаться одна?
— А со мной ты не хочешь поговорить, дорогая? — с дьявольской усмешкой вопросил Рене. — Неужели нам нечего обсудить после долгой разлуки?
Я промолчала.
— Пойдемте наверх, я покажу вам вашу комнату, — радушно проворковала мама и прошла вперед, источая такое знакомое, такое родное тепло.
Вскоре мы оказались в гостевой комнате на втором этаже.
— Оставьте нас, мадам! — попросил Рене, и мама понимающе кивнула.
Дверь за ней закрылась, и я осталась наедине с дирижером-дьяволом.
Я прошла вглубь комнаты и села на стул возле окна. Месье Рене расположился напротив в уютном кресле.
— Ну, вот мы и вновь оказались лицом к лицу, Марина! — произнес он. — Наконец-то ты будешь принадлежать только мне одному! Ведь у тебя не осталось выбора, не так ли? Даже родная мать не узнает тебя. И если ты не отправишься со мной, она попросту выгонит тебя из дома. Могла ли ты подумать о таком повороте судьбы, когда была так надменна и горда?
— Что вы сделали со мной? — спросила я обреченно.
Костлявым пальцем Рене указал на стоящий боком ко мне высокий шкаф с зеркалом на двери.
— Взгляни, и все увидишь сама!
С трепетом в коленях я приподнялась со стула и подошла к зеркалу… Медленно повернула голову…
Из глубины темной поверхности зеркала на меня смотрела сморщенная старуха лет восьмидесяти, с редкими седыми волосами, узловатыми пальцами и морщинистым лицом, в котором с большим трудом угадывались какие-то черты.
Я содрогнулась.
— Нет, не может быть!!!
Черты старухи в зеркале исказились, и ее рот прошуршал что-то.
«Нет, не может быть», — угадала я сквозь сковавшую меня жуть.
С ужасом вглядывалась я в какой-то заношенный наряд, который скрывал дряхлое тело старухи, в ее спутанные космы, в ее мутные глаза.