Нортроп начал потеть. Биотоки чужого возбужденного мозга передавались через усилитель, и режиссер ощутил, как вздрогнула гангренозная нога, как по лбу старика разлилось слабое облако боли, ощутил упадок сил и предсмертное состояние восьмидесятилетнего человека.
Пока суетились сестры, готовя Гарднера к ампутации, доктор Стил проверял электронный скальпель. На готовую для демонстрации ленту належится музыка и дикторский текст – сладкое к горькой пилюле, а сейчас Нортроп видел перед собой лишь немые кадры и чувствовал биотоки мозга больного.
Голая нога заняла пол-экрана.
В тело вонзился скальпель.
Нортроп содрогнулся, ему передалась чужая боль. Он ощутил ее, неистовую, жгучую, адскую, пронизавшую все его существо, когда скальпель рассек воспаленную плоть и гниющую кость. Нортропа била дрожь, он закусил нижнюю губу и сжал кулаки. Но вот мучения кончились.
Боль ушла. Сменилась катарсисом. Нога больше не посылала импульсы усталому мозгу. Наступил шок, убивший боль, и с ним пришло успокоение.
Стил продолжал операцию, принесшую смерть старику. Он снова пришивал ампутированную ногу к навсегда уснувшему телу.
Замелькали темные кадры, и экран погас. Позднее съемочная группа увяжет отснятый материал с интервью, которые дадут родственники старика Гарднера, может быть, добавит кадры похорон, высказывания ученых по проблемам гангрены у людей пожилого возраста. Но это уже незначительные детали.
Главное – запись передала то, чего требовали зрители: подлинное, тошнотворное ощущение чужой боли, они его получили в полной мере. Это был бой гладиаторов без гладиаторов, мазохизм под личиной борьбы за здоровье человека. Запись получилась. Лента завладеет миллионами зрителей.
Нортроп смахнул пот со лба.
– Похоже, мы устроили для себя неплохое представление, ребята, – с удовлетворением заключил он.
Это чувство удовлетворения не покидало его, когда он возвращался домой.
Весь день прошел в напряженных трудах: Нортроп вместе с помощниками доводил запись до полной кондиции, монтировал кадры, отшлифовывал детали.
Он наслаждался искусной работой. Она помогала забыть омерзение, вызванное кое-какими картинами.
Когда Нортроп покидал здание, уже опустилась ночь. Он миновал главный выход; навстречу ему из темноты шагнул нескладный человек невысокого роста с усталым лицом. Он сильной рукой схватил Нортропа и грубо втолкнул назад в вестибюль.
Сначала Нортроп его не узнал. Перед ним было пустое, невыразительное лицо, стертое лицо мужчины средних лет. Потом он догадался.
Гарри Гарднер. Сын умершего старика.
– Убийца! – пронзительно закричал Гарднер. – Ты убил его! Он бы жил сейчас, если б применили анестезию! Подонок, ты убил его, чтобы телезрители пощекотали свои нервишки!