На том и порешили.
— Проходите, гости дорогие! Нечасто нас купцы балуют вниманием, всё мимо да проездом!
Старшим в деревне оказался кругленький улыбчивый мужичок с мечтательным взглядом, который всякий раз затуманивался вдвое против прежнего, когда падал на запотевшую бутыль в плетёной корзине у окна. Корзину сторожила его жена — баба худая, высокая и носатая, но столь крепко и многозначительно сжимающая колотушку, что даже неизменная улыбка Старшего слегка блекла. Впрочем, ненадолго, а лишь до тех пор, пока он не натыкался на другую нычку, чуток лучше запрятанную от зазнобы.
— Люди меня Щаславом величают. А вы можете просто Старшим кликать.
Купцы представились, обсказались, с чем и за чем, кивая в окно — на всё сгущающиеся тёмные тучи. Гроза крепилась из последних сил, держала потоки воды, словно сама понимала — давно уже пора снегу укутать землю. Уж и первые заморозки погнали хозяюшек срезать хрусткую капусту на огородах, и листья давно опали, до весны укутав продрогших лесных жителей. А тут вдруг — гроза. Дотерпит до ночи, когда похолодает, и тогда уже не дождём умоет землю, а укутает снегом. Как не дотерпеть? И туча тужилась, держалась, всё сильнее темнея, давая время случайным путникам найти укрытие.
— Отужинаете, купцы заморские?
— Какие ж мы заморские? Всё тутошние.
— А у нас все, кто не из нашей деревни родом, заморские, — рассмеялся Щаслав, подрагивая пухлыми щёчками. — Сами мы Море, а соседи, стало быть, заморчане.
Тут разом плюнули на пол Старший, его жена и детки-тройняшки, что, чинно сложив ручки на коленях, сидели на лавке. Плюнули, растёрли и продолжили беседу как ни в чём не бывало.
— А что ж те заморчане, хорошие ли люди? — решила я проверить догадку.
Плевок повторился, Щаслав спокойно ответил:
— Да как хорошие? Как все. Когда подгадят маленько — козу покрасть попытаются, из чужих силков зайца выпутать, спугнуть стаю уток с нашей стороны леса. Но мы не серчаем. Всё ж соседи… Токмо они ж того… — мужик поцокал языком, стараясь подобрать слово поприличнее. Сказал бы, как думал, да рядом дети малые, что с любопытством ловят всякое незнакомое ругательство, чужие люди, к тому же, гости, любопытная баба с хитрым взглядом да жена с колотушкой.
— Заморчане? — подсказала я.
Тьфу!
— Как есть, — подтвердил хозяин дома, растирая укрупнившееся за разговор мокрое пятно на полу.
Угощали хорошо, что уж. Как ни хорохорились купцы, как ни закармливали меня жирной похлёбкой да странными на вид разносолами, от которых потом только живот пучит и всё тянет чистой водой запить, а с горячим, только что отскочившим творожком — ни в какое сравнение. Томлёная в горшочках телятина, что хозяева, не таясь, выставили на общий стол, и всех остальных убедила — остановка сделана не зря. Купцы тоже не поскупились. Отблагодарили благодетелей золотой монетой, которой бы с лихвой хватило на три ужина и на столько же ночлегов. Благодетели быстро сообразили, что хлебосольство нынче хорошо оплачивается, и вытащили из закромов кувшин хмельного мёда, голову сыра и сушёных ягод. Не бедствуют.