— А если я не появлюсь, на меня могут убийство повесить!
— Сейчас есть дела поважнее.
— Конечно! Тебе легко говорить: миссию выполнил — и свободен. А мне потом доказывать непричастность и срок мотать?
— Есть дела важнее! — глядя в сторону, Азариил задрал подбородок. Верный признак того, что сейчас в ход пойдет тяжелая артиллерия ангельских излияний о долге, приказах, послушании и божественной миссии.
— Ну и куда в таком случае? — в отчаянии спросил Андрей, не дав ему рта раскрыть.
Они выбрались на улицу, где хлопьями валил снег и наконец подморозило. Варя шла спотыкаясь и прижимала в груди бутылку со святой водой. Ее спутанные пшеничные волосы казались плывущим впереди путеводным облаком.
— Подальше из Москвы. Туда, где тебя не сразу отыщут, — сказал Азариил после недолгого раздумья. — У сестры твоей дом в деревне.
— Предлагаешь навлечь беды и на ее семью?
— О ее семье позаботятся.
— А вещи? А деньги? — не унимался Андрей.
— Составь список, я захвачу из квартиры.
Возражения закончились. Соглашаться с Азариилом не хотелось, но угроза смерти — и даже не столько смерти, сколько встречи с бесами, ожидавшими по ту сторону, — действительно не шла ни в какое сравнение с призрачной возможностью тюремного заключения. Причастность к гибели отца еще доказать следует. А пока лучше не искушать судьбу: на допросы ангела никто не пустит, а остаться сейчас без его покровительства — все равно что отправиться прямиком в преисподнюю. И Варю не бросишь… бедную, несчастную, натерпевшуюся Варю.
Только бы она умом не тронулась ненароком.
— Убедил. В деревню так в деревню, — согласился Андрей, залезая в машину.
На горизонте забрезжила заря, багровая и зловещая. Рассветное небо лениво наливалось глубокой синевой, и из мрака за стеклами стали проступать стянутые первыми снегами бескрайние поля, заиндевелые перелески, черные змейки речушек, заросшие камышом топи и далекие окоченевшие деревушки, намертво вмороженные в пейзаж. Машина ползла по скользкой трассе на шестидесяти километрах в час — уж больно отталкивающе выглядел щедро посеребренный инеем асфальт, не успевший прогреться под колесами редких в столь ранний час автомобилей. Фуры грузно выволакивали свои неповоротливые туши с придорожных стоянок; цветисто и призывно мигали вывески дешевых забегаловок с прозаическими названиями «У Татьяны», «Горячие обеды от Елены» и совсем уж лаконичные: «Пироги», «Борщ», «Шашлыки».
Москва с ее ярким оранжевым заревом, разлитым по низким тучам, давно канула в небытие — здесь, на пронизанной холодом трассе, не верилось, будто она вообще где-то существовала: расцвеченная огнями, шумная, суетная, бурлящая, неугомонная. По асфальту, навевая лютую тоску, стелилась поземка, метель то и дело поплевывала сухим снегом в ветровое стекло. И все вокруг — льдистое, белесое — казалось промерзшим насквозь, задубевшим, нереально прозрачным и мертвым от холода.