Она подходит ко мне, опускается рядом, она, которая путешествует, заботится о состоянии ее непутешествующего партнера, который каким-то таинственным образом тоже путешествует.
– Не понимаю, – шепчет она. – Ты плачешь, Дэвид. У тебя все лицо мокрое. Я что-то не так сказала? Дэвид, пожалуйста, не бери в голову. У меня было такое чудное путешествие, а теперь – я просто не понимаю…
Летучая мышь. Летучая мышь. Расправляющая свои перепончатые крылья.
Обнажившая желтые клыки.
Наносит удар. Сосет кровь. Напивается ею.
Я выдавливаю лишь несколько слов:
– Я… тоже… путешествую…
И падаю лицом на ковер. В сухие ноздри впивается запах пыли. В мозгу крадутся трилобиты. В ее голове летучая мышь. В холле слышится резкий смех. Телефон. Дверца холодильника: хлоп, хлоп, хлоп! Наверху танцуют каннибалы. Потолок давит на спину. Мой голодный разум рыщет в душе Тони.
Она спрашивает:
– Ты принял кислоту? Когда?
– Я не принимал.
– Тогда как ты путешествуешь?
Я не отвечаю. Я приседаю, сжимаюсь в комок, обливаюсь потом и вою. Это словно падение в ад. Хаксли предупреждал меня. Нельзя было позволять Тони.
Я не хотел ничего этого видеть. Теперь барьеры разрушены. Она переполняет меня и поглощает.
– Ты читаешь мои мысли, Дэвид?
– Да, – чудовищно признаюсь я, – я читаю твои мысли.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что читаю твои мысли. Я даже вижу их. Все. Я вижу, каким ты видишь меня. О Господи, Тони, Тони, как это ужасно!
Она тащит меня. Она хочет, чтобы я взглянул на нее. Наконец я поднимаю глаза. У нее очень бледное лицо и жесткие глаза. Она просит разъяснении.
Правда ли, что я читаю мысли или это изобретение ее затуманенного кислотой разума? Я отвечаю, что все – правда.
– Ты спросила меня, читал ли я твои мысли и я ответил, да, читал.
– Я никогда этого не спрашивала, – говорит она.
– Я слышал, как ты спросила.
– Но я не… – Голос дрожит. Мы оба волнуемся. В ее голосе слышится уныние. – Ты хочешь меня обломать, Дэвид? Не понимаю. Почему ты причиняешь мне боль? Зачем пугаешь? Это было хорошее путешествие. Хорошее.
– Не для меня, – бросаю я.
– Ты там не был.
– Нет, я был.
Она в полном недоумении смотрит на меня, затем поднимается и, рыдая, бросается на кровать. Из ее мозга, сквозь гротесковые образы, навеянные наркотиком, прорывается лавина свежих эмоций: страх, обида, боль, гнев.
Она думает, что я невольно пытаюсь оскорбить ее. Я ничем не могу оправдаться. Она презирает меня. Я для нее вампир, сосущий кровь, пиявка; она знает, для чего мне мой дар. Нас разделила роковая трещина и она уже никогда не сможет думать обо мне без муки и стыда. Как и я о ней. Я бросаюсь прочь из комнаты, вниз в холл в комнату Дональдсона и Эткина.