Напуганная местностью, я трусила оборачиваться и смотреть по сторонам. И когда позади раздалось утробное рычание:
— Р-рррр, — едва не умерла от разрыва сердца. — Р-ррр! Хр-рррр…
Медленно повернула голову и наткнулась за здоровенного, со вздыбленной шерстью пса…
— Песик хороший! — промямлила я жалобно. — Очень хороший! А я плохая, невкусная…
— Р-РРРР!
— Худая! Грязная… Кышики, кышики, собачка! — мямлила я заискивающе и пятясь от нее. Но здоровенная псина не думала отставать. И вдруг на дорогу из бурьяна выскочила черная фигура и прохрипела:
— Вот ты где!
Нервы не выдержали, я взвизгнула и бросилась бежать опрометью.
— Стой! Дура! — неслось вдогонку. Поэтому я бежала так быстро, как только могла, пока не подвернула ногу и не упала, расцарапав в кровь колени и руки.
— Пыж! — раздался за спиной не мужской, скорее юношеский голос с хрипотцой. — Ты бы мне лучше мужика голого нашел! А то зачем нам девка? Да еще дурная? — надо мною склонилась вихрастая, смуглая физиономия с короткими косами, заплетенными от макушки. — Куда бежишь голой? От любовника что ль?
Я была так напугала, что слова промычать не могла, а тип не унимался.
— Или к нему? Нее, такую страшилищу испужается. Хотя жопа у тебя ничего. Ну, и остальное тоже… — по тону сказанного выходило, что мне завидуют. Проморгалась, присмотрелась — и впрямь на меня смотрит худая, как палка, девчонка в мальчишеских штанах и старых ботинках… — Куда идешь-то?
— В… Ди-диртию.
— Так ты в ней. Тебе туда или туда? — она махнула длинными тонкими руками по разные стороны.
— В центр города.
— Ага, там тебя ждут, — фыркнула она. — За нарушения приличий и порядка розгами по жопе высекут. Но твоя-то большая — как раз места хватит, чтобы добраться до центра.
— И… и что теперь делать? — захлопала я глазами, наконец-то в полной мере осознав, в какой… каком бедственном положении находусь.
— Что, очень надо? — не унималась худая грубиянка. — Зачем?
— К жениху.
— Ха! Милая, после того, как ты прогулалась голая — он не женится!
— Заставлю! Клятву припомню! Или на хотя бы морду набью, — и закрыла глаза, что бы сдержать вновь подступающий слезы отчаяния.
— Ох! — вздохнула чернявая пигалица. — Все беды от мужуков.
Я все-таки всхлипнула, и она, попинывая ботинком камень, полюбопытствовала:
— А жопа не мерзнет? На траве-то сидеть?
— Мерзнет.
— А родня где?
— Нету. Одна я на всем свете, — всхлипнула я все-таки.
— Ия, — вздохнула она сокрушенно. — Ладно, пошли. У меня костерок есть…
У&е скоро я сидела на камне, прикрытом каким-то тряпьем, с накинутым на плечи старым, пыльным плащом.