Она смотрела на него застывшим, остекленевшим взглядом. Как мать тогда.
— Настя…
Внизу, в районе её живота зияла кровавая дыра. Ребёнка словно выдрали из девочки. А вокруг кровь. Столько крови, сколько он за всю свою неправедную жизнь не видел.
— Настя-я-я! — захрипел от удушья, хватая её за плечи. — Настя! Открой глаза, Настя!
Перед глазами всё помутилось, закрыл глаза. Надо просто проснуться. Это сон. Тряхнул головой, открыл глаза и всё та же адская картина.
— Кто? Кто это сделал, маленькая? Кто тебя обидел, Насть? — подняв взгляд, взглянул на своё отражение в зеркале.
*****
— Самир? Проснись, Самир! — кто-то кричал рядом, а он всё тряс в руках её тело, пытаясь привести Настю в чувство. — Самир! — её голос вдруг врезался в сознание и глубокий, почти болезненный вдох заставил сердце снова забиться.
— Ты… Ты что? — Настя захлёбывалась слезами, припадая к его груди. — Самир… Не умирай… Прошу!
Поражённо моргнув, отодрал девочку от себя и пробежался взглядом по её телу. Потрогал живот, лицо и, откинувшись на подушки вместе с ней, закрыл глаза.
— Тихо. Тихо. Не плачь. Со мной всё впорядке.
— Ты не дышал! — её голос сорвался и перешёл в плач.
— Тихо, сказал! Мне сон приснился просто. Сон, — до сих пор всплывал застывший взгляд матери, Насти, пятен крови на ковре и постели и всё смешалось в голове в какое-то жуткое, кровавое месиво.
Сон. До жути реалистичный и кошмарный. А ведь он с детства не видел снов. Вообще. Никогда. После гибели матери как отрезало. Нормальным детям после таких ужасов наяву каждый ночь мерещатся кошмары, а он спал, как убитый. До сегодняшней ночи.
Можно, конечно, списать на алкоголь, но он-то знает, в чём дело.
— Я так испугалась…
Чувствовал, как бьётся её сердце и внутри разливалось теплом облегчение.
— Не бойся. Я рядом.
*****
Он страдал. Я видела в его глазах эту едва уловимую печаль и затаённую боль, что постепенно пробиралась и в мою душу. Она иссушала нас обоих. У каждого своя, но уже общая. Как тот маленький комочек счастья, что ношу под сердцем. Мы с Самиром никогда уже не будем чужими. Может, так и не станем настоящей семьёй, но и порознь не будем.
Я не понимала, что с ним происходит, а Самир не говорил. Он молчал остаток ночи, пока мы лежали в постели и я слушала, как мощно и часто бьётся его сердце. Он молчал и за завтраком, пока пил кофе. Лишь иногда посматривал на меня как-то странно. Непривычно. Так, как не смотрел никогда. И было в этом взгляде что-то тёплое, уютное, до боли родное. Хотя, вполне возможно, что мне просто так хотелось. Хотелось верить, знать, что та близость душ, которую я уловила этой ночью никуда не делась.