Спокойный. А чего волноваться — он у себя дома, вокруг его люди, а тут какая-то пигалица столичная.
— Да что ты, глупенький, так, конечно же, нельзя.
Я опустила пистолет, благо расстояние позволяло — между нами был письменный стол, метров пять комнаты и спинка дивана, короче, в один прыжок не одолеешь, и подчеркнуто привычно сняла пистолет с предохранителя, а потом дослала пулю в ствол. Уж что-что, а подготовить к стрельбе ПМ дочь генерала Лунева могла быстрее, чем другие включить пылесос.
— А вот так уже можно и попробовать.
Представление подействовало — невозмутимости в его лице поубавилось. Конечно же, я никогда в жизни не смогла бы выстрелить в человека, даже в такую сволочь как он, но знать ему об этом было совершенно не обязательно.
— Вот чем оборачиваются услуги господину Чеботареву Владиславу Николаевичу, — я покачала головой и даже для порядка цыкнула зубом.
Зря. Выражение его лица теперь мне нравилось значительно меньше.
— Ты не выберешься отсюда живой, сучка!
— Вроде ж было указание только пугануть…
— Теперь я тобой лично займусь…
Дальше Петренко стал говорить матом, и я заскучала. А потом он внезапно качнулся и быстро, не особо целясь, кинул что-то в мою сторону. Я автоматически отклонилась, а в следующую секунду в его руке тоже оказался пистолет. Оба выстрела грянули одновременно. Причем я даже не поняла, что тоже стреляла — просто от страха палец, лежавший на спусковом крючке рефлекторно дернулся и… Его пуля вошла в дерево стены совсем близко от моей головы, а моя… Нет, неправду все-таки говорят, что пуля — дура, потому что моя, выпущенная, казалось бы, вообще в белый свет, попала как раз в его оружие. Он как-то сразу притих и замолчал, тряся рукой и дико посматривая то на свой изуродованный пистолет, отлетевший в дальний угол, то на меня. А я, торопливо согнав с лица то же выражение изумления от проделанного то ли Богом, то ли Дьяволом фокуса, заторопилась, хоть и была уверена, что вне дома выстрелы вряд ли были слышны — на всех окнах стояли добротные немецкие стеклопакеты, небось, еще и бронированные. Их звукоизолирующие способности я знала очень хорошо.
— Садись, говнюк, и быстренько изложи на хотя бы приближенном к литературному русском языке все события, связанные с моей персоной. Владислава Николаевича, опять же, не забудь помянуть. Давай-давай. И не надейся на то, что я промахнусь или сдрейфлю — не на ту напал.
«Где они, голливудские режиссеры, свет „Юпитеров“ и мигание красного глазка камеры? Какие таланты пропадают!»
Через пятнадцать минут, в течение которых я мучительно прислушивалась, не слышны ли шаги возвращающихся бандитов, он подвинул в мою сторону исписанные листки. Взгляд испытующий: чего, мол, теперь-то делать станешь.