— Самоубийство, — произносит лейтенант полиции, и я вижу, с какой брезгливостью медэксперт упаковывает тело в черный пластиковый мешок. Люди еще не до конца избавились от негативного отношения к васпам (а некоторые и не собираются избавляться) — а все потому, что генетически мы, скорее, насекомые, нежели млекопитающие.
"Wasp" — это значит "оса".
А к представителям иного вида всегда будут относиться с опаской, не так ли?
Я отхожу в сторону, в тень, освобождаю дорогу полицейским. Вынужденные иметь дело с мертвым васпой, они вряд ли захотят столкнуться еще и с васпой живым. Медэксперты не удостаивают меня и взглядом, однако лейтенант косится в сторону и морщит лоб, будто вспоминая, где видел меня раньше.
Я спокойно выдерживаю его взгляд. Возможно, видел. В столице я не впервые: три года назад я уже пытался изменить что-то в своей жизни (и, возможно, в жизни всех васпов). Но тот путь оказался ложным. Теперь у всех нас появился второй шанс. И хотя я не единственный, кто принял новые идеалы и боролся за них, все остальные васпы по-прежнему считают меня своим лидером. Это накладывает на меня определенные обязательства — вроде опознания тела. И я понимаю, что это своеобразное уважение к васпам, как к самостоятельной расе. И должен быть благодарен за это.
Но было бы куда лучше, если бы лейтенант спросил мое мнение.
Если бы он его спросил — я бы с уверенностью ответил, что не верю в самоубийство Пола. Как никогда не поверю ни в одно самоубийство васпы, потому что такого никогда не случалось в прошлом и не произойдет в будущем. Потому что одного взгляда на Пола хватило, чтобы понять — кто-то убил его.
3 апреля, четверг
…я чувствую запах — его не спутаешь ни с чем. Запах копоти и свежей крови. Он забивает рецепторы, им пропитался воздух и кожа на лице. В жарком мареве фигура женщины кажется нечеткой, как карандашный набросок.
— Господин, пощадите! Не оставляйте ребенка без матери!
Женщина ползет на животе, ломает ногти о дощатый пол. И я вижу себя со стороны — неподвижную сгорбленную фигуру, подсвеченную сполохами пожара. Лицо безэмоционально и мертво, как треснувшая глиняная маска — лицо чудовища, лишь отдаленно напоминающего человека.
— Где… неофит? — онемевший от долгого молчания язык с трудом находит и выталкивает нужное слово.
Странно, что этот глухой и хриплый голос тоже принадлежит мне.
Женщина плачет, целует разбитым ртом сапоги. От нее пахнет кровью и страхом. На тонкой белой шее пульсирует жилка: поддень ножом и на руки выплеснется целый фонтан горячей и яркой крови — хороший подарок для того, кто вынужден существовать в холодном и сером мире.