Ему не повезло лишь в том, что еще раньше туда вернулся я.
"Ты всегда возвращаешься", — сказала Нанна и была права. А куда мне было идти?
Улей — мой дом. Васпы — моя семья. Я предал их однажды, но предательство было во благо (так я тогда думал). Если бы задуманное осуществилось — осы, а не люди, стали бы хозяевами планеты. А кто мы теперь? Горстка затравленных хищников, обосновавшихся в последнем уцелевшем Улье рядом с северной границей Дара.
Немудрено, что свалившийся на мою голову старый знакомец показался небесной манной. Немудрено, что я так разозлился, когда понял, что его планы кардинально отличаются от моих. И я не верил ему. Но кое-кто поверил.
Помню тот вечер, промозглый и сырой. После затяжной весны лето удалось коротким и дождливым. Сквозь трещины Улья проступает влага, нижние ярусы вечно затоплены паводком. В таких условиях человеку легко подхватить пневмонию, а двое суток избиений и пыток усугубляет ситуацию. Именно об этом приходит поговорить со мной офицер Пол.
Он стоит в дверях, скрестив на груди руки и опершись плечом о притолоку. Квадратная челюсть лениво двигается туда-сюда, перегоняя из одного угла рта в другой длинную сосновую иголку.
— Там твой человечек помирает, — спокойно и буднично говорит он.
В нынешних условиях Пол выполняет функцию военного врача. Он хороший воин, но когда на счету каждая особь — кто-то должен выполнять и эту работу.
— Его так просто не добьешь, — отмахиваюсь я.
Нас с Торием больше не связывает договор, и все равно кажется, что он перенял часть моей выносливости. Его стойкость пробуждает во мне исследовательский интерес — насколько далеко я смогу зайти прежде, чем он сломается или умрет? К моему разочарованию выясняется — не столь далеко.
— У него жар, — все с тем же непробиваемым спокойствием продолжает Пол, и хвоинка в его рту перемещается влево. — Слышал, при такой температуре у человека сворачивается белок.
— Продержится до завтра? — спрашиваю его.
Пол пожимает плечами.
— Если дать передышку — возможно. Или пристрелить. Чтоб не мучился.
Быстрая смерть — милость.
Я не смотрю на него. Смотрю на свои руки: костяшки разбиты в кровь, пальцы подрагивают от напряжения, правую ладонь наискось пересекает царапина — порезался, открывая ржавую дверь каземата. Если верить ведьме, по линиям на ладонях можно прочесть судьбу. Эта царапина — как новая линия жизни. Странная примета для того, кто много лет, как мертв.
— В Даре нет места милосердию, — медленно произношу я.
— Хорошо, — коротко кивает Пол. Он не спорит, принимает мои слова, как данность, и поворачивается, чтобы уйти. Но медлит в последний момент.