Но, наверное, графиня Нефележ не подвержена таким низким страстям. Мерцони схватил со стола кубок и осушил его. Наверное, она не произносит ни звука и закрывает глаза, когда её муж решает выполнить супружеский долг. Ублюдок! Он украл её у Хидежи. Украл, найдя раньше, чем он сам. Старик обладал сокровищем, ценность которого не мог осознать, сокровищем, за которое Хидежи готов был продать душу самой Тьме, если бы она у него была... А теперь он должен мучиться, мечтая убить ублюдка, всё время думать о том, как она лежит в огромной кровати в плотной сорочке и ждёт своего супруга. О, нет... Он видел, в каком одеянии графиня Нефележ предпочитает спать – прозрачная ткань, которая не скрывает ничего, и чёртовы незабудки, запах которых его теперь преследует даже во сне. Хидежи устало вздохнул, с тех пор, как он прикоснулся к ней во время похищения Осени, незабудками стала пахнуть вся его одежда – глупая попытка хоть таким образом иметь её частичку рядом с собой.
"Ну, давай же, посмотри на меня!" Он, не отрываясь, смотрел на неё, как будто это могло как-то помочь. Кажется, она вздрогнула, но всё равно не повернулась. Проклятье! Даже будучи под личиной шута он заслужил от неё более внимания, чем сейчас. В чём же дело?! Почему она не смотрит? Может, её интерес был всего лишь жалостью, которую он принял за нечто большее?
–Не правда ли, леди Анна сегодня невероятно хороша?
Мерцони медленно повернулся к леди Иванне и лишь кивнул. То, что эта женщина ненавидит Анну, было ему давно известно.
–Думаю, когда она будет танцевать, то станет ещё прелестнее.
Хидежи снова кивнул. Ему дела не было до глупой Анны, навязанной ему в жёны. Его интересовала совсем другая женщина. Неприступная графиня с горячей кожей, прикосновение к которой в одночасье сломило его волю. Она нагнулась вперёд, потянувшись к кувшину, и Хидежи задышал чаще от того, как её грудь поднялась над вырезом платья. Боги... Смотреть на неё и желать... Желать пройти через зал, усадить на стол, поднять юбки и вонзиться в её узкое лоно. Вот его расплата за всё совершённое – просто сумасшедшее, неодолимое желание к женщине, которая никогда не будет принадлежать ему. Но потребность узнать её будет сжигать его всегда, пока от него не останется лишь горстка пепла. Да и ту развеет ветер. Она его погубит. Убьёт без тени сожаления, даже не подозревая о его существовании.
Свечи люстры, огонь в каминах бросали всполохи на её кожу, зажигая пламя в волосах, рождая искры и разбрасывая их по всему телу веснушками, один вид которых уже сводил его с ума. Ему нужно, до боли нужно узнать, покрыто ли ими её тело, есть ли они на груди, животе, в её тайных местах. Кажется, огонь перекинулся на него. Что если они даже там, на её лоне, раскалённое золото с примесью меди?.. Желание прикоснуться. Нет, это жажда! Потребность! Испарина, выступившая на теле, сжигала словно лихорадка. Почему, почему ему так нужно прикоснуться к ней? Он помнил, как она гладила его лицо, пытаясь узнать, помнил, как откидывала голову, когда он целовал изгиб шеи, помнил, что творили её прикосновения. И хотел испытать это снова. Почему так важно прикоснуться к ней? Потому что до неё он не жил. Тысяча лет пути. Холод и зима. Но она показала ему, как горяча жизнь. И теперь он хотел ещё.