Уинстон Черчилль справедливо называл доблестные сраженья в течение конфликта лучшим часом своей страны. А история же наперекор, неоднократно свидетельствовала что сама необходимость чаще хвататься за оружье является вернейшим признаком упадка великого государства, перестающего внушать должный страх – именно так, отбрасывая по морской глади прощальные блики, солнце Британии клонилось к закату пока США, её некогда по сути дочерняя организация, на Бреттон-Вудской конференции закрепили ведущую роль доллара среди валют, ядерной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки продемонстрировали военное лидерство, планом Маршалла проторили дорогу к доминированью на рынках европейского пепелища – унаследовали трон сверхдержавы с обязательством исполнить функцию мирового жандарма: в холодном противоборстве с Восточным блоком спасти капитализм от охотников за частною собственностью. Этот пафос борьбы за священную неприкосновенность раскроется во всей лицемерности коль принять ко вниманию обычное положенье вещей на окраинах, где единственной гарантиею чего бы то ни было есть лишь воля компаний, уже переросших границы родных стран превратившись в международные корпорации, не стремящиеся рьяно сопротивляться деколонизации – новые образованья они попросту используют как торговых агентов, вплоть до нашей современности оттачивая механизмы манипулирования. Но испокон каждая волна экспансии поощряет эмансипацию, по крупицам занося к неразвитым краям цивилизационные ценности, от научно-технических изобретений до националистических идей, вылившихся здесь интерпретациями западнического карго-культа, безрассудно подражающего институтам передовых держав, либо кондового почвенничества упивающегося традиционными укладами, хотя цель обоих – пресловутый прогресс, пусть по разным трактовкам. Схожа причина исключающая устойчивый успех его достижения: зависимый характер отношений периферии с центром, подобный взаимодействию лошади да всадника – чем быстрее она скачет, тем скорее он домчит туда куда ему надо. Тогда для обретенья подлинного суверенитета остаётся третий путь – скинуть наездника, примкнуть к коммунистам, слава коих досягая вместе с лавиною ресурсов и полуфабрикатов первого мира, откликнется культурным влиянием на тамошних бунтарей, героизировавших Мао с Че.
Ведь неудивительно что его народы, досыта наевшиеся теми двумя апокалипсисами, всколыхнулися желаньем обуздать саморазрушающуюся систему, а перепуганные угрозою революции верхи ради сохранения господства выразили готовность пойти на уступки, поделившись политическим руководством с наименье радикальной фракцией пролетарского движения – социал-демократами. Такое довольно лёгкое согласие бизнесменов на вроде как честные реформы предвосхищено ещё известной фразою промышленника Форда про необходимость способствовать покупке рабочими своей фабрики автомобилей её же выпуска, обосновано разработанной в период Интербеллума теорией экономиста Кейнса и другими деятелями, коих едва ли стоит клеймить красными симпатиями – они только прагматично констатировали очевидный факт о невозможности стабильного воспроизводства перезрелого, уже подгнивающего буржуазного строя без социалистической прививки. И вот, со второй половины 40-х годов началось славное тридцатилетие регулируемого рынка, мер перераспределения дохода от богатых к бедным, обеспечения полной занятости, широких гражданских свобод да трудовых прав – время welfare state, государства всеобщего благоденствия, «капитализма с человеческим лицом», обворожительно улыбающимся беспрецедентно распространившимся изобилием.