Добили девчонку.
— Алле хвала! — точеная ножка сделала решительный шаг вперед.
— Клара, давай уже! — одновременно подбодрила Майя и недовольно скривилась Ефросинья.
Не без некоторой осмотрительности Клара взобралась на двугорбого верблюда ног. Похожая на птенчика после предыдущих сов, ворон и зябликов, она взъерошилась, склонившись над суровой необходимостью. Творение сюрреалиста выросло перед глазами, вальяжно раскачиваясь и вспухая сиреневыми молниями. Варварин голос втек в ее уши коварным змеем:
— Возьми в руку, не бойся. Бережно сожми. Чувствуешь пульсацию?
Послушная Клара ошалело открыла рот и погрузилась в себя.
— Будто сердце в руках бьется, — напутствовала преподавательница. Хотела еще что-то добавить, но перебили.
— Настоящее сердце напоминает кулак в крови, — поделилась Антонина.
Фамилия Антонины была Меланьина, а у Меланьиных, как нам недавно с некоторым высокомерием сообщили, лучшие в стране врачеватели и физики. Отсюда, видимо, и особенные знания.
— Мы говорим о сердце, которое живет и жаждет, которое дышит и зовет, — возразила Варвара. — Но Тонин вариант тоже правилен. Таким сердце тоже бывает. Бьется и кровоточит — в прямом и переносном смыслах. Но сейчас речь, вообще-то, совсем не про сердце.
Клара медленно выходила из транса. Выползала из него с трудом, как птица из тесной тьмы скорлупы в мир света и крыльев.
— Потяни вниз, — принеслось направляющее указание.
Словно лошадь дернули за поводья. Уздечка натянулась, обуздываемый скакун склонил главу перед временно назначенной хозяйкой.
— Даже не думала… — выдавилось у царевны. — Какой он интересный…
— Хватит, мне тоже интересно. — Руки вставшей сзади Ефросиньи подняли Клару за плечи и почти на весу переставили вбок.
Влажное тепло окутало одну коленку, выбранную для сидения. Устраиваясь, Ефросинья еще блаженно поерзала. У меня взмок лоб.
Сама едва больше предыдущей, очередная практикантка действовала с силой и уверенностью, трудно представимыми в столь тощеньком тельце. Взялась как за рукоять любимого меча. Несколько взмахов убедили, что меч действительно любимый. Не соврала ли насчет неосведомленности? Больно лихо управлялась. Так, как надо. Что удивительно — как надо именно мне. Чутье, интуитивный настрой на меня или хорошая практика? Спрашивать не хотелось.
Вспомнился мой с ней разговор, которому не исполнилось еще и двух часов. Ей, видимо, тоже. Вечно сомкнутые тонкие губы, почти пропадавшие в той бледной полоске, в которую обращались, вдруг разошлись в мелкозубной улыбке.
«Помнишь?» — как бы сказали они.
«А что?» — напрягся я.