Анекдоты становились всё смешнее и смешнее. Мефодий рассказал про двух незадачливых знахарей, стоящих у трупа, помершего от их лечения гоблина. Один знахарь спрашивает у другого:
— А скажите, коллега, покойный перед смертью потел.
— Потел, коллега, потел.
— Так это же прекрасно коллега!
От этого, жутко смешного анекдота, я сам вспотел от смеха.
Когда шаман достал сорокоградусную гномью таракановку, налитую в огромную ёмкость, и разлил её, я стал рассказывать ему похабные анекдоты. Раз таракановка, то, естественно, про тараканов. Вот ползут два таракана, и вдруг видят моль. А давай мы её изнасилуем, предложил один таракан, на что другой, подумав, отвечает, что ну её, а то ещё нафталинчика подхватим. Шамана скрутили пароксизмы смеха.
Отсмеявшись, и вытерев слёзы, он сказал, что представил эту картину: мирные добрые лохматые двухметровые тараканчики подползают к моли — свирепому пятнадцатиметровому монстру 110 уровня. Да она их, не глядя, одной лапой в пыль превратит, а они её изнасиловать. Сильно. И кто, такой юморной, такие смешные истории выдумывает? И нафталинчик! Круто. С чего эти придурки решили, что от моли они получат очень редкое заклинание "Нафталинчик"?
Мы вместе пели очень душевные песни, когда выяснили, что друг друга мы оччччень уважжжжаем.
— Шумел прибой, и пальмы гнулись, а ночка тёмная была, — очень приятным баритоном выводил я.
— Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра, — подпевал басом Меф.
— А поутру они проснулись, болела очень голова, — взял я самую высокую ноту.
— Не надо было много пить, — невпопад пропел шаман. — Вот мы много не пьём, назидательно сказал шаман. — Мы вкушаем её родимую не пьянства ради, а здоровья для.
После этого стало кристально ясно, что противостояние гармонии и хаоса, их борьба и единство, является необходимой основой движения и развития всего сущего.
Конечно, я с этим постулатом согласился.
Тут шаман встрепенулся, хлопнул себя рукой по колену, и сказал мне, что гулять — так гулять. Заговорщицки подмигнув, шаман достал из-под дерева бутылку чёрного стекла.
— Слеза орчанки, — жутким шепотом сказал он. — Соображаешь?
Я не очень соображал, но с важным видом заверил коллегу, что соображаю.
Разлили. Выпили в благоговейной тишине. Дальше началась чертовщина. Мы с шаманом пели, отплясывали танец с саблями, клялись в вечной дружбе. Смеялись до упаду от жутко смешных вещей. У Мефа было обострённое чувство юмора; вот он поднял к верху свой палец; это обалденно смешно, я смеялся до колик в животе. Я тоже его смешил, когда демонстрировал ему, как орут мартовские кошки. Он, вторя мне, пытался подражать пению кошек, но выходил вой брачующегося павиана. Пытались поймать забежавшего на призывный зов соседского кота, но кошак, выпучив глаза, удрал.