Мое личное чудовище (Кутузова) - страница 82

Чего?

Да, точно. Он же не смеет без разрешения. Без приказа… Но соблазнять ему никто запретить не может. А как Ворон это умеет! Неудивительно, что Ольга не удержалась. Да и кто в силах противится инкубу, когда тот возжелает человека?

Мысль о подруге отрезвила. Ненадолго, мимолетно. Но прежде чем совсем потерять голову, успела спросить. И услышала смех. Грудной, хрипловатый, словно чуть припорошенный белоснежным песком роскошного пляжа:

— Инкуба надо кормить. А ты… не пожелала.

Чертов демон!

— Это ты…

Обида на Ольгу схлынула, оставив пустоту, которую немедленно заполнило желание. Дикое, неукротимое… Такого не было никогда. Но я же и с инкубом раньше дел не имела! Как же тогда, в машине, сумела отстраниться, не поддалась его воле?

Тогда — смогла. Но не теперь!

Волна животной похоти захлестнула, заставила забыть обо всем. Кроме этого мужчины в моем любимом кресле. К черту скромность и благоразумие. К демону!

И сама ринулась туда, куда секундой раньше послала здравый смысл.

26

Ну и что, что — инкуб?

Что с того, что — демон?

Связанный Ловцом, Ворон безопасен сейчас. Он — мой. Полностью. Всецело. А что будет потом, неважно. В конце концов, разве все это время он сам не пытался уложить меня в кровать? Вот, исполняю голубую (или все-таки розовую?) мечту идиота. Только не так, как он грезит.

И, вообще, плевать, о чем он там мечтает! Меня уже ноги не держат, силы нет даже руки поднять. Я устала, я хочу спать. И секса. Второго — намного больше, чем первого.

Что за парфюм? Свежий, кружащий голову, с нотками старой потертой кожи и совсем немного — мускуса. Неважно! Мне нравится, а значит…

— Раздевайся!

Снова эта удивленно-изломанная бровь. Да чтобы ты провалился, Ворон! Ты же уже не с ума сводишь! Ты бросаешь в пучину безумия. И будь я проклята, если это мне не нравится. До головокружения, до потери сознания, до… И снова — неважно. Плевать на мысли. Плевать на все. Кроме…

Теперь имеют значение только руки. Тонкие, гибкие пальцы расстегивают пуговицы идеально отглаженной рубашки. Одну за другой. Медленно. Слишком медленно!

О боги! Этот грудной рык, больше похожий на вопль гулящей кошки — мой? И тут же забываю об удивлении. Рывок — пуговицы рассыпаются мелким дождем, скачут по полу, катятся в разные стороны.

Ворон не замечает. Сидит, расслабленно, пока я сдираю с него рубашку и улыбается. И за эту улыбку я готова отдать собственную душу. Да что там душу! Все, что есть, материальное и не очень. И даже свою удачу…

Вдоль спины пробежал холодок, на миг вернув ясность мысли. Но теплые руки уже согрели, погладили кожу, заставляя забыть.