Невысокая толстая свеча в венке из полевых цветов. Язычок огня горел неровно, словно пытался сорваться и поцеловать морщинистую щеку.
Баба Дуся умудрялась уклониться от ненужной ласки, и при этом чем-то подкармливала пламя. По кухне разливался такой знакомый запах!
Аромат распустившейся розы.
Бежать! Сейчас! И как можно дальше! Но сначала — отойти, медленно, аккуратно, чтобы ничего не задеть.
Удивительно, но у меня получилось! Даже дверь на улицу открылась без скрипа. Ночной ветерок обнял холодными пальцами за плечи, остудил голову. Желание бежать не пропало. Но за ним вырастало другое: разобраться. Ведь я за этим сюда ехала?
Дверь закрылась, словно отрезая последний путь к побегу. Кровать не успела остыть, да и Ольга разметалась по ней, пришлось двигать. Спряталась под одеялом и прикрыла глаза.
Снаружи заливается какая-то пичуга. Ей вторит сверчок, а в углу скребется мышка. Скорее всего — полевая, домовые у бабы Дуси не водились. Одуряюще, до головокружения пахнут травы. «Для хорошего сна», как убеждали нас в детстве.
Я действительно словно вернулась туда. Но трепещущий возле морщинистой щеки огонек, тихое бормотание и аромат розы заставил понять, что приехала я в ад.
А утром словно ничего и не было.
Крики петухов на рассвете, мычание коров, подгоняемых в стадо звонкими щелчками кнута, напоенный запахом свежей травы и роз ветер…
Сон как рукой сняло. Хотелось немедленно уехать, но ведь от себя не убежишь. Что толку менять город за городом, когда прошлое никуда не денешь. Надо разбираться. Вот только Ольга…
Её ресницы слегка подрагивали — она видела сон. Хорошо, не то напугавшее меня в гостинице состояние анабиоза! Ну, и, в конце концов, не будет же баба Дуся собственную внучку губить? Значит, подруга в безопасности. Пусть отдыхает. А я займусь делами.
— Встала? Ранняя ты пташка!
Баба Дуся процеживала утреннее молоко. Белая струйка лилась из блестящего подойника в настоящие глиняные крынки.
— Умывайся, сейчас завтракать будем! А пока вот, выпей-ка. Парное! Чай, в городах своих такого и не едали!
Хозяйка сняла с горшка сложенную в несколько слоев марлю и щедро плеснула молока в большую кружку. А потом добавила горбушку ноздрястого белого хлеба:
— На опаре! Сама пекла, в печи.
До чего же одуряющий аромат! Так и захотелось ощутить вкус этой роскоши. Но осторожность не позволяла: кто знает, что там на еду наговорено. А баба Дуся словно и не видела замешательства: мыла подойник.
Из неловкой ситуации спасла Ольга. Вошла, потягиваясь, еще не совсем проснувшись, и сразу цапнула кружку: