— Появлялись. Елена Николаевна мне теперь пить запрещает, ибо вычитала в какой-то поганой газетёнке, что это может быть вредно для здоровья, и пытается меня напугать новомодным словом «цирроз». Я вообще думаю, что это «послеродовая истерия», о чём меня доктор предупреждал, и временное помешательство пройдёт, но пока — ни капли, чтоб не ругалась. Так что и у Вас вводится сухой закон.
Михаил не смог сдержать улыбки, полковник отреагировал:
— Чему ухмыляемся, младший лейтенант?
— Да ничему, так, просто... Елене Николаевне привет и пожелания крепкого здоровья ей и малышу.
— Иронизируете, кто у нас в семье главный... Послушайте, Вас когда-нибудь тащили на себе из-под пуль?
Шлаевский отрицательно покачал головой.
— А меня тащили. Под Тулой это было, во Вторую Гражданскую. Мой взвод фронтовой разведки в западню попал, потому что фланг рухнул. В итоге на нас тачанка вылетела и давай из «Максима» строчить. Ну, я гранату метнуть успел, да только срезали меня. Лежу в какой-то луже, от боли дышать сложно, а кровь уже и в сапогах хлюпает. Ну, думаю, всё, курва-мать, кончился мой фарт, пора и честь знать. Пока сознание не потерял, давай в подсумке копошиться, вторую гранату выуживать, чтоб живым не взяли. Я ж знал, что красные суки с пленными офицерами делают, тем более — фронтовая разведка...
— И что же Вас спасло? Чудо?
— Да, оно самое, иначе её не назовёшь... Откуда ни возьмись у меня возле головы руки возникли. Я ещё подумал тогда, дескать, женские, красивые, видать, сдох уже — ну хоть бабы в раю встречают... А руки эти хвать меня за портупею и давай тащить куда-то. Ну, думаю, не рай, ангелы бы меня в воздух подняли, да и больно бы не было. Стало интересно, что за черти меня волокут с такими руками. Голову закинул — а там женское лицо, молодое и красивое, аж побелело от страха, только глаза и светятся безумным огнём. Я ей: «Брось, дура, и драпай! Убьют и снасилуют!» А она спокойно так: «Господин офицер, отстреливайтесь. Я уже дюжину вытащила, и Вас дотяну»... В общем, я как из госпиталя выписался, так нашёл её и прям там, на плацу, предложение сделал. Дрейзер ещё ругался, что я морфий у врачей похитил для личного пользования, иначе он никак понять не может, чего это я учудил.
Рихтер от души расхохотался, младшие чины подхватили заразительный смех. Перестав смеяться, полковник как будто что-то вспомнил, сунул руку за пазуху и, вытащив оттуда потёртый конверт, положил его на тумбочку возле постели младшего лейтенанта:
— К чему это я... Шлаевский, повзрослеете — поймёте, почему порой стоит потакать даже и глупостям всяким, если они важны для любимого человека... А это вот сегодня утром в Приёмную пришло. Без обратного адреса и на Ваше имя. Я в конверт не заглядывал, но догадываюсь... Дрейзер не в курсе, можете не переживать.