Мне стоило злиться или радоваться, что он не посчитал меня важной?
Кваскви сплюнул стебелек. Он как-то упал на блестящую кожаную туфлю Тоджо.
— Зачем мне портить наши выгодные отношения? — от ленивого саркастичного тона мышцы на щеке Тоджо дергалась. — Но, может, кому-то из вас стоит спросить об этом у нее, — он махнул большим пальцем в мою сторону.
— Н-не знаю, закончилась ли экскурсия папы, — пролепетала я. Я очень не хотела идти куда-то с черными костюмами или Тоджо. Мы не смогли обмануть их выдуманной историей, но Тоджо и Кавано подыгрывали из дипломатических соображений.
— Хераи могут оставаться тут, сколько пожелают, — сказал Мурасэ, убирая руки за спину. — Наше соглашение в силе. Восьмерное зеркало будет приглядывать за Черной Жемчужиной, не бросая вызов решению Совета оставить ее в Хераи-мура.
Это так он называл бред с освобождением Жемчужины, который заливал мне?
Тоджо прекрасно понимал хитрость Мурасэ. Как для низкого мужчины, он умудрялся забрать весь воздух из комнаты, пока стоял там, скрестив руки, с красным лицом.
— Как долго это будет позволяться? — сказал он тихим голосом, но его слышали все.
Кавано не слушал его.
— Наше соглашение не изменилось, но оно не включает баку или Вестника. Мы заберем их в Токио.
Мурасэ медленно покачал головой.
— Будет грубо увозить отсюда Хераи-сана и его дочь.
— Мы не торгуемся. Вестник наш, и мы требуем баку как жест доброй воли.
— Странно, что вы игнорируете в нас то качество, которое так цените в Вестнике, — сказала Бен. Она поправила одежду, но недовольство бурлило в ней, ощущаясь жаром, как от двигателя.
Улыбка Кваскви стала шире, он отклонился на стуле, веселясь от словесной перепалки. Конечно, он понимал всю историю их политических разногласий. Я — нет.
Черные костюмы ерзали, Тоджо нахмурился сильнее.
«Я — Вестник. Я приношу Смерть», — боль Кена, когда он говорил о том, на что способен, в Портлэнде, как он забирал жизни Иных, была настоящей. Но Бен намекала, что все хафу могли убивать. Это придавало Зеркалу новую грань силы.
— Кои тоже поняла, — Кваскви неспешно опустился на стул напротив Кавано и отклонился. — Остальные явно еще не додумались.
Конечно, Кваскви не унимался. Иллюзия Тоджо была лишь уловкой. Она причиняла боль, да, но заставлять людей думать, что они горят, нельзя было сравнить с реальностью ударом ножом в грудь. Хафу были опасными.
— Я хочу остаться тут, — сказала я. — И папа вряд ли отправится с вами.
— Он должен! — сказал Тоджо.
— Мы официально попросим его присутствия, — сказал Кавано. Он кивнул на входную дверь, и черные костюмы вышли, выглядя радостно. — Жест доброй воли.