— Все, боярин, я пустой! — прокричал сзади стрелок.
— Летим обратно! — ответил я и, сделав полукруг, полетел в лагерь, оставляя сзади море огня и трупов.
Обратная дорога заняла минут пять, так как мы уже знали направление, да и огни костров в темноте сверху были хорошо заметны. Сели при свете фары хорошо. Заставив стрелка подготовить машину к полету, то есть заправить, зарядить пулемет, подвесить бомбы и положить ящик гранат, я отправился в свой шатер, где рассказал сотникам то, что видел, и то, что враг в панике, и если сейчас ударить, то Ямгурчей будет разбит. Решили, что я с двумя сотнями ударю с протоки, а остальные воины скрытно обойдут ставку и ударят с тыла, то есть возьмем в клещи. Тронулись все на ладьях, плыли тихо по течению, не заводя моторы, чтобы не услышали татары, да и напороться можно было на корягу, так как глубина была небольшая.
Я остановил свою часть лодий как раз возле ставки хана, а Иван Михайлович повел свои ладьи дальше, чтобы обойти и отрезать пути отступления врага. Мы сидели под берегом и ждали сигнальной ракеты от наших, а на берегу в 200 метрах возле шатров все еще были слышны крики, команды, стоны раненых и ржанье лошадей. Заглушал все густой смрад от сгоревшего мяса, тяжелый запах крови и разорванных внутренностей. Сидеть и ждать было невыносимо, донимал нещадно и комар, густым поем вившийся над воинами, Густой гул его, казалось, заглушал визгливые крики татар, и вот неожиданно раздался долгожданный далекий хлопок, и в небе расцвела красная ракета. Тут же с обрыва ударили пулеметы, установленные воинами, выкашивая в панике заметавшегося врага. Злые очереди рвали в клочья тела татар, которых не спасали ни железные доспехи, ни щиты.
Выпустив по боекомплекту, я приказал пленным татарам кричать, чтобы все сдавались, иначе смерть. То один, то другой стали подниматься с земли татары, нашедшие укрытие за убитыми товарищами. Бросая оружие, они становились на колени, ожидая своей участи. Видя, что никто больше не сопротивляется, мои воины пошли осматривать побоище.
Всюду густо лежали трупы воинов и лошадей, много скрюченных от охватившего их огня. И везде кровь, кровь и кровь. Кое-где воины делали «удар милосердия», добивая тяжелораненого татарина, так как в противном случае он бы умирал тяжело и долго, брошенный на поле боя. Как ни странно, шатер хана Ямгурчея был пуст, оставались его жены и дети, которые попрятались за сундуками и поэтому не пострадали, хотя все шатры были иссечены пулями. Через толмача узнал, что хан бежал к туркам в Азов сразу же после первой моей атаки, видя, что войско в панике и не сможет его защитить. К утру было подсчитано, сколько захвачено добра: 65 тяжелых и средних пушек, правда без пороха, так как при моей атаке с воздуха он взорвался, похоронив не одну сотню татар. Поэтому вся артиллерия осталась бесполезным грузом. Были бесполезны и пищали, которых набралось почти 500 штук, так как часть была повреждена взрывами и пожарами, а собирали все подряд, поэтому я и не знал точного ответа. Холодное оружие, луки с колчанами и стрелами, доспехи — все собиралось и грузилось на ладьи. В шатрах хана и его военачальников нашли сундуки с казной. Были взяты табуны лошадей, ковры, продовольствие, пленные, которых набралось почти 6000 воинов и красивых девушек. Правда часть пленных воинов была ранена, и мне пришлось приказать сделать им перевязки. Особо тяжелых, коих еще можно вылечить, привезти в один из шатров, где я почти до обеда делал операции, удаляя осколки и пули, сшивая и дезинфицируя раны, тратя драгоценный новокаин для обезболивания, чтобы у раненого не случился болевой шок. Трое из моих воинов, мечтающих выучиться на лекаря, бинтовали раненых, которых я прооперировал, и относили под брезентовый навес, двое других заносили и раздевали следующего. Некоторые из них благодарили и пытались сунуть мне в руку монету, другие же скрипели зубами, то ли от боли, то ли от злости, но никто не пытался сопротивляться, понимая, что жизнь его сейчас ничего не стоит.