— Это для тебя, хан, мне ведомо о твоих ранах, и я обязана позаботиться и о тебе.
Вихсар принял приготовленное снадобье, но только из уважения к целительнице.
— Правда хан Бивсар не совсем одобрит твой выбор, Вихсар.
Хотел он сказать, что ему не важно суждение отца, но промолчал, отчасти это было не совсем так. Все же был его сынам, и в жилах течет его кровь, отречься от которой и не смеет, и не может.
— Я не знаю, что будет дальше, — ответил только хан, отпивая горячего резко пахнущего взвара, вязкого и горького на вкус. Жар немного смягчал его.
Садагат вздохнула и отвела взор, обращая его к огню. Блики пламени играли в монетах на лбу и висках, лицо ее в этот миг казалось моложе и вместе с тем было задумчивым.
— Никто не знает, даже боги. Главное, быть честным со своим сердцем.
Вихсар хмыкнул. Быть честным не всегда выходит, и оставаться таковым сложно.
— Я не знаю, честен я, или нет.
Теперь пришел черед улыбнуться знахарке, глаза ее блеснули живым огнем, вовсе преображая ее лицо, сосредоточенное, мудрое.
— Об этом узнать можно только сквозь время.
— Ты говоришь загадками, Садагат.
Уголки ее губ дернулись в улыбке, она смотрела со своего низкого роста и верно о чем-то знала, только говорить не хотела. Хотя это могло ему привидеться. Вихсар отпил еще, чувствуя, как по телу разливается волна тепла. Вязкая тишина начала убаюкивать, как заботливая мать.
— Быть честным, хан, это значит не предавать себя. У этой чужачки сильное сердце, в нем живой огонь, если хочешь, чтобы она открыла его, отдай то, что принадлежит ей.
Вихсар нахмурился, догадываясь, на что указывает женщина.
— Я не отпущу ее, Садагат, — ответил он резче, чем того хотел.
Женщина покивала, соглашаясь с его намерением. Вихсар, испив взвар, вернул чашу на стол.
— Свадебный обряд будет через два дня, и я хочу, чтобы ты подготовила ее и оставалась с ней, я не могу доверить это Хайне.
— Это честь для меня, хан, — склонила голову женщина в благодарности.
Вихсар, сжав челюсти, бросил последний взгляд на княжну и пошел к выходу. Слова Садагат осели мутным осадком, пронизывая, как холодные капли, все еще падающие с неба и сулившие быть ночному дождю.
«О чем она говорила?» — думал он и не мог понять, или не хотел.
В шатре уже никого из батыров не оказалось, но очаг все горел, наполняя помещение красновато-золотым светом, очерчивая все предметы мягким туманным свечением, погружая Вихсара в спокойствие. То, что здесь он был не один, Вихсар ощутил, едва только войдя, уловив смесь густых, сладких цветочных запахов. Из вороха подушек на звук с пола поднялась одна из девушек. Костер сразу выхватил ее изящные формы в полупрозрачной рубахе до колен с вырезами по бокам, что открывали стройные ноги, загорелые, смуглые. Черные волосы водопадом струились по плечам к бедрам, золото огня переливалось в них волнами. Айма, неотрывно смотря на хана, подошла неспешно, плавно, бесшумно, босые ноги мягко ступали по ковру. За ней поднялась и Ирада, волосы той были заплетены в косы, на ней тоже была рубаха, облеплявшая приподнятые, чуть заостренные груди, но под ней виднелись просторные штаны, прихваченные на щиколотках тесьмой. Она подняла длинный сосуд с маслами и с вином, принялась разливать в чаши.