Дверь распахнула его мама, и я сказал:
— Добрый день, миссис Джонс.
— Рада, что ты вышел из больницы, — сказала она совершенно бесцветным голосом. Мне стало так ее жаль, что я сказал:
— А вам бы неплохо…
Леви толкнул меня в бок, и я не закончил фразу словами «попасть туда». Я сказал:
— Впустить нас внутрь. На улице холодно.
Она отошла от двери, и мы вошли в теплый дом. Здесь было уже несколько грязновато. Не так чтобы совсем запущено, но родители Калева не убирались со дня его смерти. Я понимал, почему. Каждая пылинка еще несла в себе присутствие этого человека.
Миссис Джонс всегда была очаровательной для своего возраста (Калев был поздним ребенком) женщиной, она выглядела моложе, улыбалась и красилась, как будто ей едва стукнуло сорок, ей безупречно шла почти вся одежда, в которой она появлялась, у нее было обаятельнейшее лицо, которое не портил возраст. Миссис Джонс работала в какой-то волонтерской организации, собирала гуманитарную помощь для бедных за пределами Нового Мирового Порядка, занимаясь контейнированием нашего благородства. Дело это было, как я считал, вредное. Потому что избавление от чувства вины с помощью вливания денег в очередную благотворительную организацию на самом деле развязывает правительству руки. Удовлетворенные сердобольные альтруисты садятся у телевизоров и смотрят, как бомбят придуманных злодеев.
Они ведь сделали для невинных все, что могли.
Но без этой крохотной помощи кто-то умрет. Вот в чем штука: в мире нет ничего простого, поэтому и непонятно, что делать.
Рассуждения о социальной функции благотворительности позволили мне на некоторое время забыть о том, как изменилась эта милая женщина. Не было больше улыбки, не было ямочек на щеках и дорогой матовой помады на губах, волосы были в беспорядке, а одежда на миссис Джонс оказалась такой домашней, что дальше некуда — спортивный костюм, в котором она так и не начала бегать, хотя собиралась «для здоровья и хорошего настроения». Теперь ни того, ни другого у нее, кажется, не было.
Она не поседела за полмесяца, но потеряла много волос, теперь они казались совсем жидкими. Даже черты ее лица будто слегка изменились, может быть, сказывалась припухлость из-за слез.
Я посмотрел на кончик ее покрасневшего носа, постарался расфокусировать взгляд.
— Мы просто хотели посмотреть на его комнату, — сказал Леви.
— В последний раз, — добавил Эли.
— Если вы, конечно, разрешите.
Миссис Джонс кивнула.
— Да-да, разумеется, мальчики, проходите. Сварить вам какао?
Она задала этот вопрос с такой надеждой, что мы не смогли отказаться. Казалось, она умрет, если мы не позволим позаботиться о себе.