— А где мистер Джонс? — спросил Леви.
— На работе, — рассеянно ответила миссис Джонс. — Должно быть.
— Уже поздно, — сказал Эли. Миссис Джонс взглянула в окно и пожала плечами. Она ушла на кухню, оставив нас одних. В гостиной было множество коробок из-под пиццы, пахло сыром и засохшим тестом.
Раньше в этом доме всегда было очень чисто.
— Думаю, они разведутся, — сказал я. — Когда мы подходили к дому, я решил, что горе их объединило. Но, видимо, все-таки нет.
— Еще бы, — сказал Леви. — Калев же не просто так умер. Теперь, небось, будут решать, кто виноват.
Эли сказал:
— Давайте-ка тут не сплетничать.
И мы одновременно, как будто снимались в фильме и получили команду режиссера, посмотрели на фотографии Калева, висящие над камином. Он везде улыбался.
Здесь, в гостиной, все еще были следы присутствия Калева — его толстовка валялась на диване, его медали за соревнования по бегу висели на стене, на том гвозде, который вбил он сам. И от этого всего становилось как-то еще тоскливее.
Все, что от Калева осталось — уже не он. И это все-таки нужно, необходимо любить, несмотря ни на что, потому что ничего другого у нас нет. Дурацкие фотки, дурацкие медали, его дурацкие книжки и любимые блюда.
Опосредованные свидетельства.
Я сам стал себе так противен в своей слюнявой скорби, что вскочил навстречу миссис Джонс, взял у нее две кружки какао, вручил Леви и Эли, затем получил свою.
— С апельсиновым сиропом, — сказала миссис Джонс. — Это странно, но Калев любил, чтобы я готовила какао так.
— Мы знаем, — сказал Леви, он смотрел в пол, вид у него был кроткий, и это в какой-то степени скрывало неловкость, а вот Эли без конца тер лицо, готовый, может быть, даже расплакаться. Я не видел, улыбается ли он и сейчас.
Миссис Джонс сказала:
— Я рада, что вы здесь. В доме так пусто без него.
Почему же пусто, подумал я, ваша гостиная полна мусора. Однако Леви наступил мне на ногу, не больно, но ощутимо, в профилактических целях, чтобы я немножко помолчал.
Мы пили какао в тишине. Апельсиновый сироп в нем и вправду ощущался очень странно, и я подумал: неповторимые у людей вкусы, отстой какой. Вот и исчез один из немногих, а может быть и единственный, кто любил такой какао.
Миссис Джонс вдруг заговорила:
— Знаете, я считаю его кто-то надоумил. Думаю, в интернете. Я читала, что такое бывает.
— Наверное, — сказал Эли, мы с Леви закивали.
— Не мог он сам. Он же не такой. Вы же понимаете. Он же… спортсмен.
Мне захотелось засмеяться, это все было так абсурдно. Ну, да, у Калева все было отлично с бегом, тренер его хвалил. Это потому, что в свободное время Калев много тренировался, бегая от хулиганов.