Гейл искупался, обсох на солнце, натянул штаны и растёр грудь с левой стороны. Беспокойное сердце стучало как сумасшедшее, словно предчувствовало беду. Но что может случиться здесь, в этих непролазных дебрях? Подхватив с земли оставшуюся одежду, Гейл не спеша направился обратно к пещере, в которой обустроился, то и дело оборачиваясь и осматривая заросшие колючим кустарником тропинки, что расходились по обеим сторонам от того места, где он предпочитал купаться. Абсолютная тишина, изредка прерываемая далёким вскриком чайки или хрустом ветви под копытом горной козы. Гейл тряхнул головой и постарался откинуть прочь все страхи. Впереди было время охоты, которая требовала полной сосредоточенности.
В этот раз он решил забрести поглубже в лес, и хоть за спиной его уже болталась пара тушек уток, азарт охотника, бурлящий в крови, продолжал гнать Гейла вперёд. Неожиданно лес стал редеть, а потом и вовсе деревья расступились, и Гейл оказался на небольшой полянке. Сбросив свою поклажу и оружие под ближайшим кустом, мужчина осмотрел лужайку и заметил на её противоположной от леса стороне небольшую каменную площадку, от которой вдоль всей горы шла довольно широкая коса. Гейл повернулся и бросил задумчивый взгляд на валяющуюся под кустом добычу. Обед подождёт, гораздо интереснее отправиться на исследование той части горы, к которой ведёт эта каменная тропинка. Хотя, какой-нибудь зверь вполне может почуять кровь и прийти сюда, чтобы полакомиться тушками уток, потому следовало решить, что важнее – провизия или азарт исследователя. Гейл уже решил было вернуться и забрать хотя бы лук со стрелами, когда внимание его привлекло что-то светлое, похожее на парашют, висящий на одиноком голом кусте, торчащем из скалы. Забыв про оружие, Гейл направился к каменной тропе, сдерживая себя, чтобы не перейти на бег. Кровь шумела в ушах, оглушая, а в сердце застыла тупая ноющая боль. Шаг-второй, нога, обутая в сапог из мягкой кожи, встаёт на острый камень, а глаза, прикованные к белому пятну, выделяющемуся среди мрачных скал, уже различают крошечные ножки… кружевную нижнюю юбку… золотые локоны, безжизненно свисающие вниз.
– Нет! Нет-нет-нет! – шёпот Гейла едва слышен, срывается с губ хриплым полустоном. – Нет! – крик замирает на губах, его подхватывает злое эхо, многократно разнося по равнодушной пропасти. – Санта!! Нет!!!
Гейл обхватил ножку сестры, висящей вниз головой и каким-то чудом зацепившейся платьем за ветви мёртвого куста, и дёрнул на себя. Он уже знал страшную правду. Знал с того самого момента, когда его сердце, в котором жила безграничная любовь к малышке-Санте, откликнулось на надвигающуюся беду. Санта была мертва. Один бог ведал, сколько она провисела на этом кусте, и что стало причиной её смерти. Гейл прижал её к груди и осторожно, словно боясь разбудить спящего ребёнка, понёс на полянку. Ни стона, ни всхлипа не сорвалось с уст Гейла, он лишь чувствовал, что с каждым шагом и без того окаменевшее его сердце превращается в кусок свинца.