[44]
Мама плачет, и Рику становится еще страшнее.
– Я что-то не так сказал? – спрашивает он.
– Нет! – вскрикиваю я, понимая, что он не пытался ничего у меня забрать. Он просто пытался войти в нашу жизнь.
– Это было замечательно, – смогла наконец выговорить мама. – Muy, muy bien.[45]
Рик облегченно вздыхает, весь мокрый. Перенервничал, наверное. Как мило! Поверить не могу, что думаю так о Рике.
Смотрю на маму. Впервые за несколько лет я по-настоящему смотрю на нее. Она прекрасна. Милая, мягкая и теплая. Интересно, как мы могли так долго не разговаривать о том, что действительно важно. И почему мне понадобилась кастрюля с пудингом, чтобы понять, что мама здесь, рядом со мной. И пусть она никогда не любила нежничать, но всегда была рядом. И делала для меня все, что могла.
– Это тебе, – Рик придвигает ко мне листок бумаги, а мама встает у него за спиной, сжимая его плечо. Тут какой-то набор цифр… Нет, это банковский счет. Сберегательный счет на сорок тысяч долларов.
На мое имя.
– Как? Что? Откуда это?
– Я же сказала, – поясняет мама, – Рик начал откладывать деньги с того дня, как мы стали жить вместе. Каждый излишек, все, что нам не нужно было для жизни.
– Но… я не могу… А как же вы? Шахта не будет работать вечно. У вас не останется никаких сбережений!
Я каждый заработанный цент откладывала, чтобы сбежать далеко-далеко, в пустое будущее. А они каждый заработанный цент откладывали на то, чтобы мое будущее было лучше, чем то, что досталось им от родителей.
Я самый ужасный человек в мире.
Я рыдаю – и от благодарности, и от чувства вины.
– У нас все будет в порядке, – говорит мама. – Шахта протянет еще несколько лет.
– Мы сможем найти работу где угодно, – голос Рика звучит мягко и ровно. Мне он всегда казался монотонным, а на самом деле он нежный, как рисовый пудинг. – Где бы ты ни оказалась, мы сможем переехать туда и найти работу.
– Но ведь твой дом – здесь, – говорю я.
Рик удивленно вскидывает брови.
– Мой дом там, где вы. Tu… eres mi casa[46]. Наверно, я что-то напутал, – он хмурится.
Я сжимаю их обоих в объятиях. Рик откашливается – очевидно, ему неловко. Но мне все равно.
Я ошибалась.
Столько лет ошибалась.
Как же здорово ошибаться.
* * *
В канун Рождества я показываюсь на работе и вижу, как Бен поливает белым шоколадом веточку перечной мяты, опять бормоча себе что-то под нос. Похоже, он совсем не спал.
– Ты замечательный! – обхватываю его сзади.
Он вздрагивает.
– Что же я сделал?
– Рисовый пудинг! Он был просто идеален!
Бен осторожно накрывает мои руки своими.
– Это же ты его приготовила, помнишь?