, один из вариантов «ерша», смесь пива с текилой. И чем больше текилы, тем лучше.
Что некоторые люди могут притворяться, Инна открыла еще в детском саду. Когда рядом не было родителей или начальства, воспитательница Елена Витальевна кричала на детей, обзывала их придурками, недоумками и разными другими словами. При заведующей или при родителях Елка-Палка (прозвище было дано за высокий рост и худобу) преображалась. Глядела приветливо, говорила ласково, сюсюкала: «Ах вы, заиньки мои дорогие…» Как будто два разных человека – удивительно.
Школа обогатила новым опытом, там, кажется, притворялись все, кроме вечно недовольного директора, который всегда был одинаковым и остался таким даже после того, как его сняли с директорства. Из школы бывший директор не ушел, стал преподавать труд, но ходил все с тем же кислым выражением лица, навевающим уныние на окружающих. Учителя во время уроков говорили одно, а на переменах, собравшись в кучку у окна (якобы наблюдая за порядком), – совсем другое. Было очень интересно подслушивать (немножко стыдно тоже было) и сравнивать.
Но всех притворщиков переплюнул сосед Павел Васильевич, милый, улыбчивый, еще бодрый старичок (сколько ему было – шестьдесят пять? Семьдесят? Когда тебе одиннадцать лет, и сорокалетние кажутся стариками). Для детворы у Павла Васильевича всегда находились карамельки и ласковое слово, взрослые любили его за безотказную готовность помочь. Павел Васильевич работал в ЖЭКе электриком – нужный человек. Денег с соседей он не брал, но от поднесенной рюмочки никогда не отказывался. В подпитии становился еще добрее, чем в трезвом виде. Инна пьяных боялась, потому что многие из них кричали или дрались, но Павел Васильевич со своим вечным «на, детка, конфетку» не внушал никаких опасений. Девятого мая Павел Васильевич сидел во дворе в мундире с орденами – ветеран! – и угощал детей не карамельками, а шоколадными конфетами, «Белочкой» или «Каракумом». Когда заканчивались (подходить за конфетами можно было без конца), приносил из дома новый кулек. Соседи, а особенно соседки, Павла Васильевича жалели – хороший человек, золотой характер, а жизнь не задалась, живет бобылем. Когда за Павлом Васильевичем приехала милиция (сентябрь, суббота, вечер – половина дома была во дворе), люди глазам своим не поверили, решили, что это какая-то чудовищная ошибка. А когда узнали, за что его арестовали, то полгода потом ахали и говорили: «Ксенофонтов-то, из двадцать шестой квартиры, кем оказался! Кто бы мог подумать!» А оказался Павел Васильевич фашистским прихвостнем, дослужившимся до начальника полиции в каком-то белорусском городе и жившим после войны по документам убитого им человека, демобилизованного по ранению. Вот такой оказался «ветеран» и «хороший человек». Даже дети понимали, какой ценой можно было сделать карьеру у фашистов.