— Тушеные свиные отбивные. Это фирменное блюдо мамы. — нежно улыбаясь, говорит он, раскрывая всю глубину своей любви к матери.
— Ты говорил, это твое любимое блюдо?
— Блюдо всей моей жизни. Каждый год на день рождения мама спрашивает меня, какое блюдо мне хочется на ужин, и я всегда выбираю это.
— Похоже, у тебя было счастливое детство.
Глядя на него через стол, я чувствую боль в груди от мысли о семье, которой у меня больше нет. Мама заболела, когда я была еще маленькой, и я совсем не помню, чтобы у нас случались какие-то семейные ужины. Помню только ее болезнь, то как много мы все плакали, и затем последовавшую пустоту. После ее смерти отец уже никогда не был прежним, а затем умер и он, отчего я уверилась в том, что и я больше никогда не стану такой, как прежде. Сомневаюсь, что кто-либо в этом доме хоть отчасти испытывал ту боль, какую пережила я, и за это я даже немного им завидовала.
Должно быть, Рансом видит грусть в моих глазах. Наклонив голову, он обеспокоенно смотрит на меня.
— А каким было твое? Ты была счастлива?
— Была… было хорошо.
Из того немногого, что я помнила до болезни мамы, детство и впрямь было хорошим, но это было так давно. Я отвожу глаза и прокашливаюсь. Дабы не встречаться с ним взглядом, я возвращаюсь к сервировке стола.
— Ты нравишься моей маме, — нежно произносит он, когда мы пересеклись, когда ходим туда-сюда вокруг стола. Он отвечает за столовые приборы, потому что разбирается в том, какую вилку и с какой стороны тарелки следует класть.
С усмешкой я качаю головой и начинаю расставлять бокалы.
— Она ничего не знает обо мне.
— Она хорошо разбирается в людях.
Мне не нравится этот разговор. Он ведет себя так уверенно. По части моей жизни. Мне интересно, как он отреагирует, когда придет время, и я расскажу ему, каким образом зарабатываю себе на жизнь.
— Не могу дождаться, когда познакомлю тебя с отцом. Уверен, ему ты тоже придешься по душе.
Я едва успеваю открыть рот, чтобы возразить, откуда ему знать про это, как открывается входная дверь. Из столовой мне хорошо виден порог дома. На мгновение у меня замирает сердце, и как в замедленном фильме я вижу входящего в дом Ребела. У него воинствующий вид. И он адресован мне. Я настолько привыкла видеть его в деловом костюме и галстуке, что даже научилась различать обоих братьев.
Ребел одет в черно-белую клетчатую рубашку, которая выгодно подчеркивает его мускулистое телосложение, рукава закатаны до локтей, обнажая сексуальные загорелые предплечья. На нем черные джинсы, прекрасно сидящие на его крепких ягодицах. Темные волосы зачесаны назад, и от одного его вида я едва не теряю способность мыслить.