Так и осталось — нереализованным потенциалом. А у Димы? А у… да мало ли? Только не надо время винить. Когда у нас иначе-то было?
Похоже, что никогда, если верить Ибн-Фадлану. Этот арабский землепроходец повидал на суше не меньше, чем легендарный Синдбад в южных морях, а самое его знаменитое путешествие было в дальние страны по реке Итиль-Волге. Рассказы об экзотических народах: хазарах, славянах, булгарах, буртасах, мордве и русах, их невероятных нравах и неправдоподобных природных явлениях, вроде воды, в кристаллическом состоянии падающей с неба, или июньских ночей длиной в полчаса, — произвели в свое время в Багдаде фурор никак не меньший, чем четырьмя веками позже сообщения Марко Поло в Венеции.
Вот в этих-то сообщениях[8], найденных, прокомментированных и изданных нашим знакомым А.-З.Валиди, когда он оказался в эмиграции, и можно найти рассказ о странных обычаях живущих в северных странах племен, которые " если увидят человека, обладающего подвижностью и знанием вещей", то" берут его, кладут ему на шею веревку и вешают его на дереве, пока он не кончится", считая, что это принесет благоволение богов и удачу всему народу. Надо честно сказать, что обычаи в наших края с ибн-фадлановских времен сильно усовершенствовались и в последние века кое-кому удалось избежать такого жертвоприношения.
Будем надеяться, что дальнейший прогресс не заставит себя ждать уж очень долго. Во всяком случае, хотелось бы.
* * *
Скоро, выходит, двадцать шесть лет, как умер Василий Алексеевич. И семнадцать лет, как ушел его бывший ученик Дима Мирошник. Я-то пока живой, за мной и долг — вспоминать, как уж получается, об их жизни. Кого помнят — тот ведь еще не до конца умер.
Фотографии пришли ко мне приложениями по Сети. Дима свою прислал в одном из первых писем. А фото Василия Алексеевича мне бы не добыть, если бы не помогли старые школьные друзья, одноклассники мои Жанночка и Саша. Значит — и они его помнили, да, наверное, и не только они.
Появился у меня новый приятель. Был он не из нашей лаборатории, но с моими ближайшими коллегами знаком хорошо, с одним из них учился в «керосинке». Так что иногда, не особенно часто, засиживались после работы за стаканом разведенного. Ну, а потом мы с ним просто подружились. Звали его Гариком. Был он на самом деле Игорь Макариевич, абсолютный славянин и по отцу, тенору из Большого, и по матери из старой русской интеллигентской семьи, но в кругу друзей основное имя у него было — Израиль Маркович. Имя это произошло исторически и связано с эпизодом, который сразу даст о нем некоторое представление. Я-то с ним в те годы знаком еще не был, но рассказ этот слышал от него самого и от его старых друзей многократно, в разных вариантах, и, по правде сказать, был одним из главных редакторов окончательной канонической версии.