Такие, брат, дела… Такие, брат, дела — Давно уже вокруг смеются над тобою.
Горька и весела, пора твоя прошла, И партию сдавать пора уже без боя.
На палубе ночной постой и помолчи.
Мечтать за сорок лет — по меньшей мере, глупо.
Над тёмною водой огни горят в ночи — Там встретит поутру нас остров Гваделупа.
Поужинали, сварив прихваченного в магазине поросенка. В ту пору в Краснодаре можно было найти совершенно экзотичных для Москвы поросят, свиные ножки и уши. Я было как-то этим восхитился, на что собеседники мрачно меня спросили: «А ты не скажешь, куда вся свинья-то делась?» Действительно, к тому времени продовольственные проблемы коснулись и Кубани. Помню, как тот же Фридланд рассказывал мне свежий краснодарский анекдот о человеке, заходящем в расположенные супротив один другого на улице Красной магазины «Мясо» и «Рыба» и растерянно спрашивающем: «У вас что, нет мяса? », на что ему отвечают: «Вы путаете. У нас нет рыбы. Мяса нет в магазине напротив».
У меня в ту пору шла эпопея с количеством газа, сгорающего на факелах Западной Сибири, но я довольно нервно встретил новую Володину проблему. Дело в том, что наш директор решил стать доктором наук. Он был по природе мужик очень неглупый, неплохой организатор, умевший ладить и с Москвой, и с краевым начальством, сумевший довести контору от комплексного отдела Донецкого ЮжНИИгипрогаза до всесоюзного НИПИ, головного института подотрасли с десятиэтажным зданием на главной в Краснодаре Красной улице. Но вот до смерти захотелось ему стать д.т. н… А в Киеве нашелся такой научный пролаза доктор наук Каневец, который подрядился ему такую диссертацию организовать. Что-то там на тему эвристических схем, эксергии и прочих впечатляющих ученых слов. Каневец, к слову, и нынче не пропал, числится он «профессором. академиком 4-х украинских и 9-ти иностранных академий наук (Россия, Англия, США)». Академии все хальповые, конечно, но звучит, так ведь?
Но нужен ведь и тот, кто будет считать и писать текст. Вот они и наметили на эту роль Фридланда. Ему это совершенно не нравилось, он хотел заниматься трубами, но и отказать директору трудно же. Я ему от себя давал советы — как саботировать это дело. Что отказываться ни в коем случае не надо, надо браться за дело с энтузиазмом, но делать его откровенно плохо, чтобы поняли твою непригодность. Ему это было трудно, работать плохо он не умел. Но старался, как мог.
Тем временем в стране началась Перестройка. Я практически сразу подался в демократы, участвовал в учредительной конференции Демплатформы, организовал у себя в Нижневартовске партклуб и вообще был полон надежд. Володя поддавался довольно туго. Он и раньше когда я заводил диссидентские разговоры, их не очень поддерживал, хотя видно было, что про людей за красной стеной с зубцами он все понимает. К примеру, говоря о своих маршрутах в Таджикистане он не молчал о «мертвых» кишлаках, куда в свое время землю для посева привозили из долины в мешках. Эти кишлаки простояли на одних и тех же местах со времени заселения Согдианы, перенесли и походы Искандера Македонского, и арабов, и даже Чингисхана. Погибли они по приказу своего местного начальства, массово переселявшего горцев вниз, где они должны были выращивать небывалые урожаи «белого золота». Ничего особенно хорошего ни для горцев, ни для хлопководства от этого так и не вышло, потому, что горные памирцы за тысячелетия адаптировались к разреженному воздуху высоты и в долинах у них заболевали легкие. Фридланд своего отношения к этому никак не скрывал.