Музыка, которую я слышала раньше, становится громче. Она льётся сверху. Я слышу голоса и чувствую запах гашиша.
— Входи, — Джонни крепко держит меня за руку и ведёт по коридору на кухню. Там за круглым столом сидят несколько человек, мужчины и женщины. Они все наблюдают, как один из мужчин готовит на столешнице обед. — Может, хочешь чего-нибудь поесть? Кэнди сейчас сделает.
При звуке своего имени мужчина отворачивается от плиты. Когда он улыбается, мелькают прекрасные белые зубы. Он наклоняет голову с африканскими косичками. Его кивок настолько величественный, как у короля, который приветствует гостей. А половник — это скипетр.
— Добро пожаловать, сестра. Если ты голодна, еды хватит на всех.
Хотя мой желудок урчит, я не слишком голодна. Во время приступов мне никогда не хочется есть. Но приходится. Свободную руку я помещаю на желудок. Другой рукой до сих пор владеет Джонни.
Моя одежда не изменилась. Под пальцами я разглядываю знакомую ткань. Пальто. На мне до сих пор надето пальто. Хорошо, хоть я догадалась его расстегнуть. Не удивительно, что на улице я упрела. Так вот, почему на меня все так странно смотрят.
— Можешь раздеться, — предлагает мне Джонни.
Я киваю и стягиваю с себя пальто. Феминистки могут бороться за что угодно, но Джонни — джентльмен. Он вешает пальто на крючок за дверью и снова встаёт рядом со мной. Кладёт руку мне на талию, а все присутствующие в комнате молча наблюдают.
— Это Эмм, — произносит Джонни таким тоном, будто каждый день приводит домой незнакомку. Вполне возможно, что это и так. — Это Ванда, Пауль, Эд, Беллина и Кэнди. Поприветствуйте Эмм.
Раздаётся многоголосый хор, но я стою молча. Ванду я не знаю, и её имя мне не знакомо. Но Беллина Кассиди — автор пьес. В её постановках задействована половина актёров Бродвея. Эдгар д’Онофрио был знаменитым писателем, который в конце семидесятых покончил жизнь самоубийством. Пауль — это, вероятно, Пауль Смит, фотограф, а по совместительству и сценарист, и режиссёр нескольких ранних фильмов Джонни. И Кэнди…
— Кэнди Апплгейт?
Кэнди поворачивается ко мне с улыбкой.
— Именно так.
— У тебя ресторан, — произношу я. — И кулинарное шоу на телевидении.
Раздаётся смех. Я оглядываюсь ещё раз, теперь мне ясно, что компания подобралась на редкость странная. Слизываю с губ капельки пота.
— Нет, девочка, это не я, — качает головой Кэнди и возвращается к кастрюле. Что бы он ни готовил, пахнет вкусно. — Ты, должно быть, путаешь меня с другим Кэнди.
— Нет, я говорю про тебя, — я успеваю захлопнуть рот прежде, чем ляпнуть что-то недозволенное. Приступы — это не сны, которые я иногда могу контролировать. Во время приступов мне никогда не удавалось изменить ход событий. Это означает, что они иногда страшнее кошмаров. А порой, как сейчас, например, надо просто напомнить себе, что это не реальность, и поделать с этим ничего нельзя. Я могла бы им рассказать, что знаю будущее. Но меня, вероятно, приняли бы за сумасшедшую, хотя таковой я не являюсь.