Человолки спешно двигались вверх по склону горы. Точка выхода оказалась намного выше и в стороне от главного входа. Места оказались вовсе непролазными. На одном коварном уступе сорвался и улетел вниз, спиной на камни, малец лет девяти. Я видел его удалявшиеся неверящие глаза, собиравшиеся жить вечно.
Долго не мог их забыть. Невыносимо действенное средство от излишней самоуверенности. Мои движения стали еще точнее и вывереннее. Прежде, чем совершить очередной четвероногий шаг, я убеждался в надежности опоры, за которую хватаюсь и которой доверяю жизнь.
Стая никак не отреагировала на смерть мальчика. Только мать взвыла. На ней висел еще более мелкий малыш. Вожак рыкнул, она стихла: находясь снаружи, требовалось соблюдать тишину.
Иногда оглядываясь, мы видели, как в сгущавшемся вечернем полумраке в главный вход нашего привычного прибежища втягивается большой отряд рыкцарей.
Вожак знал, что делал. Трое в той пещере, где нашли нас, не шли ни в какое сравнение с готовым к бою соединением с гнуками в руках. Вожак знал, что это такое, иначе не увел бы стаю столь поспешно. Узкий вход можно защищать долго, но долго не есть вечно, и мы ушли без боя. Теперь карабкались все выше и выше, к вершине. Насколько помню, мест для возможной стоянки там нет. Только на той стороне перевала, у водопада, где мы ели вязкую овальную вишню.
Наверное, это была цель вожака. Но одно дело штурмовать гору днем легким составом, не обремененным мамашами с детьми, другое — как сейчас делали мы.
Хорошо, что пожилых в составе стаи не было. Или плохо, если понять причину. До старости здесь просто не доживали.
Вершина продувалась сумасшедшим ветром. Спускаясь, одна самка поскользнулась и поехала по камням, крепко разодрав ногу. Ей повезло, что имела пару: дальше самец тащил раненую на себе. Думаю, потерявшего способность передвигаться одиночку бросили бы. А то и съели. Хорошо, что не довелось узнать, как поступают в подобных случаях.
Мы пробирались в темноте, отягощенной густым туманом. Затем туман снесло ветром. Оказалось, мы двигались в облаке. Скорее, туче. Дул знобящий ветер, все ежились, цеплялись похолодевшими пальцами, отказывавшимися держать.
Все когда-нибудь кончается. Вымотанные, расцарапанные, замерзшие, мы рухнули под деревья на знакомой площадке. Даже летом здесь было холодно, что же говорить о ноябре.
У сердобольной Томы вновь прорезался материнский инстинкт.
— Чапа, ты не против… — смущенно указала она на спасителя, часть вторая.
— Делай, как считаешь нужным, — очень по-взрослому уронил я. — Но если что-то замечу — извини, мне не до сантиментов. Не желаю второй раз на те же грабли. Ты меня знаешь.