— А как, по-твоему, он заплатил за спецшколу, в которой ты училась? Те гроши, что он зарабатывал, все равно превышали минимум, который позволял претендовать на льготу, а поскольку ты приехала из другого штата, плата была еще выше. Он заложил все, что имел, ради тебя, неблагодарной. Но даже после этого я его не бросила. Я ушла от него лишь тогда, когда Бад начал проявлять ко мне интерес, а твой отец ни слова не сказал поперек. Он давным-давно уже перестал меня ценить. У него только и разговоров было что о тебе. И в колледже-то ты первая в семье выучилась, и в большом городе живешь, и мечты свои сможешь осуществить. Как будто это не ты пыталась изрезать себя в клочья, не ты нагуляла ребенка в шестнадцать лет, не ты обобрала родного отца как липку и даже ни разу не приехала потом его навестить.
На лицах кое-кого из посетителей отразилось удивление. Если о ее шрамах люди не знали, то догадывались, а вот о том, что уезжала она из города беременной, не подозревал никто.
Новость о том, что ее отец, оказывается, пожертвовал ради нее всем, ошеломила Джулию. Однако, несмотря на потрясение, в мозгу у нее что-то щелкнуло, и все сразу встало на свои места. Он никогда не умел толком выражать свои чувства. Ей, Джулии, потребовался не один визит к психотерапевту, чтобы разобраться со своими ожиданиями, особенно в отношении мужчин, которые у нее были. Она считала, что ей нужны широкие жесты и пылкие признания, потому что ничего этого она не получала от отца. Порой Джулии даже казалось, что ее подростковая влюбленность в Сойера, при всех его несомненных достоинствах, на самом деле была попыткой восполнить что-то такое, чего недоставало ей в отношениях с отцом. Но как же она не видела? Все, что делал ее отец, он делал тихо и незаметно. Даже любил ее. Его трагедия была в том, что никто на свете не понимал этого. Все покинули его, потому что не были достаточно тихими и не смогли его услышать. Пока не стало слишком поздно.
Нет. Еще не поздно.
На глазах у Джулии выступили слезы. Она утерла их. Ей самой не верилось, что она делает это на глазах у всех.
— Он был хороший и бесхитростный человек, — сказала она. — И заслуживал лучшего, чем мы обе. Ты, Беверли, не получишь ни кусочка этого ресторана. И никто не получит. Он — единственное, что никогда не предавало отца. Единственная постоянная величина в его жизни. Его и так уже слишком многого лишили. — Она указала на дверь. — Чтобы ноги твоей здесь больше не было. Тебе здесь не рады.
— О, я еще вернусь, — пообещала Беверли и, покачивая бедрами, направилась к двери. — Когда ты уйдешь, я вернусь, и ты с этим ничего не поделаешь.