Сейчас Люсьена не будила ни неизбежная тряска, ни ощутимый предрассветный мороз, острыми иглами забиравшийся под кожу. Даже я подмёрз, ёжась от ветра в тонкой колдовской мантии, уже трещавшей в плечах. Единственная тёплая рубашка сгорела у ворота так, что починить было почти невозможно, легче пустить на нужды. Проклятый альд, вероятно, танцевал бы от радости, узнав, как попортил мне жизнь огненным дыханием, – вот только едва ли ему в голову пришла бы подобная мысль. Новая рубаха для имущего – мелочь; роскошь для такого, как я.
Я повёл коней в обход горной дороги – снегом замело скользкие камни, опасное место для лошадей – и вывел их широкой тропой, ведущей мимо мельницы наверх, к ущелью. Крепость магов сейчас терялась в спустившемся тумане и снежной крошке; с низины я не видел даже дороги, по которой, вероятно, ещё добирались к родным стенам некоторые из отгулявших адептов. Рано пришла зима в долину Унтерхолда; в Ло-Хельме, вероятно, вновь замело под самые окна…
У моста, перекинутого через быструю речушку, спускавшуюся с гор, Люсьен издал невнятный звук и накренился в седле, съезжая набок. Мельком обернувшись, я тотчас бросил поводья, чтобы поймать падающего с коня брутта. Не выругался я только потому, что боялся потревожить лошадей: и без того фыркали, лишившись поводыря.
Молодой колдун выглядел скверно: зеленовато-жёлтое лицо, тёмные круги под глазами. В себя Люсьен не пришёл даже от крепкой оплеухи, так что я забеспокоился ещё сильнее. Хоть брутт и выпил изрядно, таких последствий я не ожидал. Может, устал, растратив на испытаниях все силы? Ведь не мастер же он – отдал, видимо, последние соки на магических обрядах…
– Чего забыли? – хмуро поприветствовали нас со стороны. – Заблудились? Так я укажу путь…
Я обернулся. Из-за невысокого забора за нами наблюдал пожилой мельник, и мрачная решимость в его глазах подчёркивалась добротным топором в жилистых руках.
– Не мудрствуй, отец, – нахмурился я, прикидывая, как бы половчее забросить Люсьена в седло. – Не видишь: плохо человеку.
По морщинистому лицу сразу стало видно, что думает мельник обо мне с бруттом. Да и здравое сомнение в том, что колдуны тоже люди, мелькнуло в подозрительном взгляде неоднократно.
– А я тебя знаю, – вдруг неприязненно сощурился мельник. – Ты у меня давеча муку закупал. Я ещё удивился маленько, зачем тебе одному столько…
Люсьен безвольной куклой сполз на землю, как только я утвердил его на ногах, и я едва не сплюнул в сердцах. Колдовская мантия угрожающе затрещала в плечах – верный признак того, что мышцы напряжены.