— Фрау Фридманн, я вас умоляю. У меня был очень трудный день, и мне не терпится пойти домой. У меня никакого желания нет сидеть здесь с вами всю ночь, вытаскивая из вас это признание, а вы его в конечном счёте подпишите, уж поверьте. — Он потёр рукой лоб, как профессор, который пытается выудить правильный ответ из нерадивого студента, но безуспешно. — У меня здесь ещё куча других бумаг, подтверждающих ваши тесные связи с еврейским сообществом, подписанные офицером СС, который раньше занимался расследованием по данному делу, но которое было опущено по требованию вашего мужа.
Моего мужа! Так он знает, кто мой муж! Может, мне всё-таки разрешат с ним поговорить?
— Вашего мужа, которого вы так подло обманули. — После этих слов я потеряла последнюю крохотную надежду, которая теплилась в груди. Нет, не дадут они мне с ним говорить. Сама должна выпутываться. — Но теперь, когда правда наконец открылась, а она всегда открывается, фрау Фридманн, у вас нет иного выбора. Подпишите признание, и всё скоро закончится.
— Я не могу признаться в чем-то, в чем я не виновата. Я никого не обманывала. Я — чистокровная арийка.
— Что ж, значит, по-хорошему не хотите. Ну ладно, вы свой выбор сделали. — Я заметила, как он сжал челюсть, захлопывая папку. — Вам очень повезло, фрау Фридманн, и знаете почему?
Я продолжала молча смотреть на него, боясь сделать ещё один вдох. Он же не собирается меня пытать? Я же жена офицера, это же противозаконно!
— Самый лучший следователь в Германии нанёс нам сегодня визит, а с ним ещё никто, ни один человек, в молчанку дольше двадцати минут не играл. Лично я бы предпочёл смертную казнь его допросу, если вы понимаете, о чем я. — Он пристально следил за моей реакцией. Не знаю, был ли это психологический трюк, чтобы заставить меня говорить, или же он действительно говорил правду. Как бы то ни было, я из себя ни слова выдавить не могла. — Мне посчастливилось понаблюдать за его «работой» с одним из подозреваемых и, сказать вам по правде, у меня волосы дыбом чуть не встали, а я многое в жизни повидал.
Я только сильнее стиснула зубы, чтобы они перестали стучать. Сердце у меня колотилось так сильно, что вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Тем временем гестаповец вынул ручку и пододвинул ко мне лист бумаги.
— Последний шанс, фрау Фридманн. Вы всё же жена офицера, и мне вас жаль. Вы же женщина, ну на что вы надеетесь? Вы же и пяти минут не протянете при интенсивном допросе, пожалейте себя. Результат всё равно будет один: вас так или иначе отправят в лагерь, только вы можете поехать здоровой или… Выбор ваш.