Вера Даниловна Сильченко:
— Корюковку окружили немцы. Они заходили в квартиры, убивали людей, жгли дома. Это продолжалось два дня — первого и второго марта. До конца дня второго марта вся Корюковка была сожжена. Палачи ловили людей и живыми бросали в пламя горящих домов. Зажгли и нашу хату. Из сарая привели мою мать, сестру, невестку и живыми бросили их в огонь. Сестра дважды выбегала из пламени, но фашисты снова бросали ее туда…
Всеволод Васильевич Дагаев:
— Приблизительно часов около девяти утра первого марта машины с гитлеровцами начали подъезжать к конторе рафинадного завода, где я неподалеку квартировал. Накануне мы с женой решили перебраться на квартиру в Алексеевку. И я пошел, чтобы найти повозку для перевозки вещей. Когда возвратился, меня не пропустили, начали по мне стрелять. Я забежал в дом рядом с рестораном.
Туда вели женщин с младенцами на руках, стариков, детей. Среди них я увидел и свою жену. Вскоре из помещения ресторана послышались выстрелы, крики людей. Я понял, что фашисты расстреливают корюковчан. Выскочив из дома, пробрался во двор аптеки, там спрятался.
Когда убедился, что проклятые фашистские палачи уехали, вошел в ресторан. Я увидел там горы убитых людей и лужи крови. В Алексеевке, куда я пошел сразу после этого, было то же самое. Многие корюковчане надеялись спрятаться здесь, думая, что хотя бы Алексеевку не тронут фашисты.
Часть домов с трупами гитлеровцы сожгли в первый день. На следующий день продолжалось то же самое.
Ольга Даниловна Моисеенко:
— Помню, первого марта я вышла в огород. Оттуда просматривалась соседняя улица (теперь улица Ивана Франко). Увидела, что по ней движутся автомобили, останавливаются возле дворов. Фашисты заходили в хаты. Показалось странным, что не видно никого из жителей.
Вбежала в дом. Рассказала, что видела. Семья встревожилась. Свекор начал запрягать коня: возможно, придется удирать. Только позже узнали, что убегать было некуда: весь район, где чинилось злодейство, был оцеплен. Еще решали, как быть, а в конце нашей улицы уже показались палачи. Вскоре послышались выстрелы. Мы все поняли. Понял даже мой пятилетний сын Володя. Я не знала, что делать, и опомнилась только тогда, когда он начал повторять:
— Мама, давай спрячемся! Я жить хочу…
Куда же деваться? Скорее в погреб, может, не найдут! Схватила ребенка, прижала к себе. А в мыслях одно: если убьют, то пусть вместе с Володей.
В погребе уже сидели сестра мужа и знакомая женщина из Клина. Страшила неизвестность. В хате остался свекор со своим сыном. Я осмелилась выглянуть наружу. Услышала, как кричали люди где-то в центре. Мы замерли. А Володя все повторял: