– Миссис Уонноп, – проговорил Титженс. – Должен вам сказать, что обо мне и вашей дочери распускают слухи. И весьма гадкие!
Она резко повернулась к нему, словно выныривая из забытья.
– А? – непонимающе переспросила она. – Ах да! Вы о том эпизоде на поле для гольфа… Вероятно, он всем показался подозрительным. Осмелюсь сказать, что вы действительно погорячились, когда отгоняли от моей дочки полицию. – Тут она застыла в задумчивости на какое-то время, словно старый священник, и добавила: – О, вы все переживете.
– Должен вам сказать, – настойчиво повторил он, – что все куда серьезнее, чем вы думаете. Полагаю, мне не стоит бывать здесь.
– Не стоит! – воскликнула она. – А где же еще на земле вам стоит быть? Да, я знаю, у вас размолвки с женой. Очень уж она непутевая. Так кто же еще о вас позаботится, как не мы с Валентайн?
Удар оказался болезненным, ибо в этом мире Титженса ничто так не волновало, как репутация супруги, и потому он довольно резко спросил, с какой стати миссис Уонноп решила, что Сильвия непутевая.
– Мой дорогой мальчик, да ни с какой! – как-то вяло и недоуменно воскликнула миссис Уонноп. – Я догадалась, что вы очень разные – уж в чем в чем, а в проницательности мне не откажешь. А поскольку вы совершенно точно человек путевый, то получается, что супруга у вас непутевая. Вот и все, уверяю вас.
От этого объяснения Титженсу стало чуть легче, и его решимость сохранить доброе имя мисс Уонноп только усилилась. Ему очень нравился этот дом; нравилась его атмосфера, нравилась аскетичность в выборе мебели, нравилось, как падает свет из окон; нравились ощутимая здесь усталость от трудной работы, любовь матери и дочери к друг другу, их любовь к нему, которая тоже, бесспорно, присутствовала, – и он намеревался сделать все возможное, чтобы спасти репутацию девушки.
Он считал, что порядочные мужчины не должны сплетничать, и потому крайне осторожно изложил основную суть его разговора с генералом Кэмпионом в раздевалке. Казалось, он вновь видит потрескавшиеся умывальники и выскобленные дубовые столы. Лицо миссис Уонноп заметно помрачнело и как будто даже осунулось, на нем проступила легкая обида! Временами она кивала – либо для того, чтобы показать, что внимательно слушает, либо в полудреме.
– Мой дорогой мальчик, – наконец проговорила она. – Как же грустно, что о вас говорят такие вещи. Я все понимаю. Но я всю свою жизнь живу в скандалах. У любой женщины по достижении моего возраста возникает это чувство… И теперь все это не имеет никакого значения… – Тут она надолго замолчала и едва не уснула, но потом вновь заговорила: – Я не знаю… В самом деле не знаю, чем могу помочь вам не потерять репутацию. Если бы могла, я бы сделала все, поверьте… Но мне и без того есть о чем подумать… Мне нужно содержать дом, следить, чтобы дети всегда были сыты, и оплачивать их учебу. У меня нет возможности думать о чужих заботах…