Повисшее тугой пеленой зловещее молчание нарушал лишь сухой хруст веток под ногами, вкрадчивое шуршание потревоженной листвы, да редкие вскрики лесных птиц. Охотник, явно замысливший недоброе, не соврал. Болото оказалось недалеко. Яркое, с трудом пробивающееся сквозь плотные древесные кроны, солнце едва преодолело четверть своего обычного дневного пути, как под ногами путников жадно зачавкала насыщенная влагой земля. Частокол могучих лесных великанов сначала поредел, а потом и вовсе сменился зарослями высокого камыша да редкими белоствольными березами, приветливо вторящими шелестом раскидистых крон задорному кваканью лягушек и назойливому гудению приставучего комарья.
— Дальше идем след в след, — нарушил гнетущее молчание вдруг остановившийся проводник.
Когда все остальные сгрудились у него за спиной, толкаясь и мешая друг другу в бесполезных попытках не набрать в обувь вонючей болотной жижи, он указал пальцем на виднеющийся вдали заросший грязно-бурой травой высокий, чуть ли не до самого неба, холм, на вершине которого с трудом можно было углядеть груду камней. Должно быть, это все, что осталось от дольмена, о котором разбойник поведал Ялике по пути к болоту.
— Нам туда, — пояснил он свой жест и смело шагнул вперед. Против ожидания, как того искренне хотела бы ворожея, мужчина не ушел с головой в разверзшуюся под ногами трясину, заросшую обманчивой ряской.
— Тут, под водой, плиты каменные, — самодовольно заявил он и для подтверждения своих слов подпрыгнул на месте, обдав остальных зловонной тучей крупных брызг. — Навроде дороги. Ее, должно быть, проложили тогда же, когда и курган возводили, к нему она и ведет. Петляет только сильно. Так что в сторону ни ногой. Как так получилось, ведать не ведаю, а по сторонам от дороги трясина бездонная. С головой уйдете и охнуть не успеете, никто не поможет.
— И откуда ты такой всезнающий выискался? — недовольно буркнула Ялика.
Охотник зло посмотрел на нее и процедил сквозь зубы:
— Мнится мне, девчуля, что Никодим тебя с собой взял не для того, чтобы чужие секреты вызнавать.
Задумчиво молчавший все это время голова остервенело заиграл желваками и, наклонившись к самому уху ворожеи, ожесточенно прошептал:
— Мешать удумаешь — зарублю, так и знай, — он выразительно скосил глаза на висевший у него на поясе меч, сжав рукоять так, что побелели костяшки пальцев.
Меша оскалил зубы и попытался вцепиться когтями в лицо Никодиму.
— И животину твою беспутную, — мрачно добавил старик, с невероятной для своего немощного вида прытью уклонившись от острых кошачьих когтей, стремительно промелькнувших буквально в одном вершке от его глаз.