Внимательно слушавшая рассказ норда, Ялика неодобрительно покачала головой.
— И кто был первый? — деловито поинтересовалась она, не дожидаясь окончания истории.
— Чего? — непонимающе переспросил Ульв.
— Кого первым забрала?
— Пока, хвала Одину, все живы, — неопределённо пожал плечами ярл. — Только нутром чую, ненадолго это. Льетольв, чтоб его, пробудил что-то такое, с чем нам самим ни в жизнь не сладить. Мы все мужи достойные, перед опасностью не бежим словно псы побитые, хвосты поджимая, но тут… Нечеловеческое это… Не живое, в общем. Как с этим сладить, ума не приложу.
— Ежели бы ты, голова чугунная, — неожиданно вновь подал голос Колояр, — нормально сказывал, а не тень на плетень своими недомолвками да загадками наводил, то помочь тебе было бы куда проще…
Отчего-то смутившийся Ульв укоризненно посмотрел на рыжебородого.
— Тут дело такое, — буркнул он недовольно — срамное. Явилась мне во сне девица та, из саркофага хрустального, да не просто явилась, а непотребства всякие предлагать начала. И так настойчиво, что сил противиться нет. В общем, возлег я с ней, как муж с женой, не особо-то и кочевряжась. Думал, сон все-таки. Ну, под конец, когда мне совсем уж хорошо сделалось, она возьми да укуси меня за шею, как раз там, где жилка бьется. И такая нега по телу в этот момент разлилась, никогда такого прежде не было… А утром проснулся, как из могилы вылез. Ни сил в теле, ни радости на душе. Одна тоска черная, да на шее ранки глубокие, кровью сочащиеся, будто кто-то клыками тонкими кожу проколол. Я сразу смекнул, что дело тут нечисто. Гляжу, а Одд с Льетольвом смурные ходят, меня ничуть не лучше. Потолковал с ними. Так им тоже самое ночью чудилось. Страшно стало, до жути. Однако ж, следующая ночь спокойно прошла, и за ней идущая тоже… Неделя минула, я успокоился, мало ли какие чудеса на свете бывают. Напилась гадина кровушки моей да отстала. Ребята тоже и думать забыли. В общем, повторилось все… Только на утро еще хуже было, чем в прошлый раз. Душа страдает, волком воет, в тисках бьется. Словом, такая тоска смертная одолела, что хоть сам ложись да богам душу вручай. Ничего не хочется, свет белый не мил. У ребят тоже самое. Понял я тогда, что третий раз последним для нас будет. А тут как раз Колояр пожаловал, друг давнишний. Слово за слово и вот я тут, перед тобой, пресветлая, исповедь держу…
Северянин замолчал и выжидательно уставился на ворожею. Та, не обратив никакого внимания на полный надежды и отчаянной мольбы взгляд норда, чуть склонила голову набок, словно настороженно прислушиваясь к своим собственным мыслям, и принялась задумчиво покусывать губы.