— Эх, — тяжело вздохнул дед и растворился в воздухе.
— Такой большой вымахал, а ума не нажил, — услышал Добрыня, рухнув на землю от ловко нанесенного старичком удара суком под коленки. В следующую секунду старичок возник рядом с навострившим уши мешей. Дотронувшись ладонью до лба животного, старик ворчливо произнес.
— А ты не прикидывайся.
Фигурка кота подернулась дымкой. Вернувшийся в истинное обличье бесенок принялся недоуменно разглядывать свои ручонки, будто и не видел их никогда до этого.
— Не люблю притворство, — сообщил старичок, усаживаясь на трухлявый пенек неподалеку и сложив руки на своем странном посохе.
Помолчав минуту, он продолжил, как ни в чем не бывало: — Вот лес, он никогда не притворяется. Всегда такой, каким ему быть положено. Весной — молодой да цветущий, летом — живой, полный сил…
Ялика жестом остановила вскочившего на ноги Добрыню, который, насупившись, угрожающе направился в сторону незнакомца.
Старичок и бровью не повел, словно это не ему грозила участь быть зарубленным разгневанным дружинником.
— Умудренный увяданием осенью, — продолжал он, глядя прямо перед собой. — Зимой спящий праведным сном. Всегда настоящий. Это вы, люди, хотите казаться лучше, чем есть, оттого и множите зло вокруг. Один за золото покупает себе прощение от грехов, другой, вроде, добро творит по своему разумению, да вот для других худо выходит, а третий настолько душой черен, что мёртв давно внутри. И все трое никак суть свою разглядеть не могут, притворяются, и себя, и других обманывая. Так во лжи и помирают, от правды прячась. А ложь остается.
Седобородый незнакомец вздохнул с горькой досадой и кивнул в сторону тумана.
— Вот, это место — мертвое, — сообщил он печально. — Не должно быть таким, но мертвое.
Старик шмыгнул носом и замолчал. Ялика перевела взгляд на медленно перекатывающиеся туманные валы. Из глубины вязкого марева глухо доносился заунывный басовитый гул, изредка прерываемый какими-то тяжелыми поскрипываниями и скорбным металлическим дребезгом. Странный звук пульсировал, переливаясь из стороны в сторону, подчиняясь тому же прерывистому ритму, что и танцующие клубы тумана. Как ни прислушивалась ворожея, но никакие иные звуки не нарушали пугающего молчания объятой чувством всепожирающего ужаса реальности. Казалось, мир, стараясь скрыть свое присутствие, испуганно отпрянул от незримой границы, за которой притаился невообразимый кошмар, грозящий неминуемой смертью всякому осмелившемуся переступить невидимую черту.
Словно почувствовав пристальный взгляд на своей изменчивой бугрящейся плоти, стена тумана вдруг качнулась вперед, обдав смердящей волной затхлости и разложения всех собравшихся на опушке.