Мы вместе покинули номер. Марлин закрыла дверь с тоской на лице. Напротив Хитмана поток людей в нарядах туристов или хипстеров двигался к площади Пайонир. С другой стороны женщины в коктейльных платьях и мужчины в рубашках с короткими рукавами, чтобы показать мышцы и татуировки, никуда не спешили за столиками кафе. Обычная ночь, нормальные люди. Но я задерживалась взглядом на татуировках блондинов, искала кресты из стрел и 14.
Марлин встала передо мной.
— Что ты делаешь?
— Нервничаю.
— Хватит пялиться на гостей. Из-за тебя Киту неловко.
— Киту?
— Ему, — она указала на швейцара, который открывал дверцу такси для худого мужчины в арабской длинной белой тунике. Кит подмигнул Марлин и с любопытством взглянул на меня.
Ах, вряд ли Кит получит чаевые, если ненормальная женщина будет стоять у отеля и глазеть на предплечья мужчин. К счастью, знакомое такси вскоре подъехало к поребрику. Мой любимый водитель в тюрбане опустил окно, обменялся парой слов с Китом. В результате мы с Марлин прошли к такси вне очереди, хоть на нас недовольно смотрели несколько пожилых женщин с дорогими сумочками и кольцами с бриллиантами.
Марлин как-то смогла едва заметно передать Киту сложенные купюры, пока он помогал ей сесть на заднее сидение. Кит ровно улыбался, пока я садилась рядом с ней, но не пытался, к счастью, помочь ничем, кроме закрытия дверцы.
— Куда? — сказал водитель. Я поняла, что, вернувшись в Штаты, больше времени провела в такси, чем дома. Потертый черный винил казался простым после ухоженных белых сидений такси в Токио, но зато тут было знакомо и спокойно. Я провела рукой по неровной поверхности сидения.
— Центр ухода за взрослыми у парка Синай.
Марлин назвала водителю адрес. Короткий путь прошел в тишине. Мой желудок бурлил, словно меня подташнивало в машине, но дело, скорее всего, было в том, что папа мог вообще не проснуться, а Пит мог знать, что он — баку. Марлин провела меня к боковому входу к частной части здания. Медсестра Дженни ушла домой, но за столом была юная светловолосая медсестра, которая узнала Марлин. Она повела нас к папе. Если бы я пришла в толстовке и со спутанным хвостом волос, медсестра была бы такой же доброй?
Я отчасти ожидала пищащие и щелкающие аппараты, шум аппарата искусственной вентиляции легких, как в сериалах и фильмах. Но единственным признаком, что папа не просто спал, была трубка, что тянулась от его руки к пакетику, висящему над кроватью. Марлин прошла к стулу у кровати и взяла папу за руку жестом, который ранил меня своей уверенностью. Она никогда не брала меня так за руку. Папа мог управлять своим пожиранием снов. Он мог провести последние десять лет, обучая меня, а не скрывая от меня мою природу. Ах, если я была королевой отрицания, то он — императором.