, но он все еще успокаивал себя и говорил, что она, возможно, у кого-нибудь из соседей, испугалась бури и ушла и, пожалуй, лучше всего вернуться домой. Он еще раз прижался ухом к холодным доскам двери, прислушался, затем, не раздумывая больше, сильным толчком плеча сорвал запор и оказался в холодном и темном коридоре, и тут, в затишье от ветра и снега, чувство несчастья сразу усилилось, и стало жарко, снег за ушами и на шее потек, и он, не сдерживаясь, шумно распахнул вторую дверь, оказавшуюся незапертой, и, оборвав «можно?» в самом начале, присматриваясь, вытянул шею, затем подошел ближе; в комнате стоял вечерний сумрак, холодный, январский, заполнявший теперь дома рано, с трех часов дня, и хотя горел свет, сумрак стоял во всех углах; у него появилась внезапная боль и дыхание остановилось, он медленно поднял руку и стал мять занемевшее горло, он опустился на колени, боясь притронуться к неестественно запрокинутому лицу Архиповой, он лишь взял в руки ее ладони, прижал их к себе. Вдруг на мгновение ему показалось, что это всего лишь бред и они, эти маленькие застывшие ладони, еще могут отогреться, он поймал себя на том, что как-то по-особому, не мигая, глядит на них, и невольно вздрогнул, и ему показалось, что руки Архиповой шевельнулись. Он оставил их, осторожно отвел от себя. Его внимание привлек остро выдвинутый вперед подбородок умершей, и он, не отрывая от него взгляда, поднялся и слегка попятился. Наткнувшись спиной на стену, он потер лоб, чувствуя, что больше не может владеть собой. Все прежнее в жизни отступило, поблекло, и он со страхом почувствовал, что губы будто сами собой раздвигаются в мучительной усмешке; от звука вырвавшегося невольно жалкого смешка он крупно вздрогнул, заставил себя отойти от стены, поправил сбившееся на кровати одеяло, опустился рядом на стул, подумал, что нужно прикрыть ей лицо, но только подумал. Не хватало сил двинуться с места, а нужно было что-то делать, немедленно, сейчас, и он, беспомощно озираясь, встал, грузно походил по комнате, сильнее обычного перекашивая плечи; он не знал, что делать. Кричать? Звать на помощь? Вспоминались война, трупы, погибшие друзья, окопы, блиндажи, лагерфюрер фон Зоненберг, Штиберг, Кранц, Кригер, особенно Кригер — помощник начальника концлагеря. У этого было ангельской свежести лицо, ослепительная улыбка, он всех их узнал в лагере на Висле, где было два порядка дощатых приземистых бараков, как раз шла осень сорок второго, и мутные, сизые волны уносили трупы в Балтийское море. Они проплывали мимо круглосуточно, и офицеры концлагеря тренировались на них в стрельбе из пистолетов.