Она уселась рядом с нами в кресло, взяла рюмку и тут же включилась в историю с аперитивом, который она явно спутала с одним из сортов красного бургундского. Взгляд ее тем временем блуждал по салону, словно производя инспекцию, и пытался через двойную стеклянную дверь проникнуть в столовую, чтобы удостовериться, что газеты не разбросаны по столу, а на спинках стульев не висит одежда. Она была красива, мефрау Де Кристеларе, если не считать того, что в уголке ее левого глаза было положено слишком много туши, а нос чересчур блестел от крема.
Мы провели удивительно приятный вечер. Дополнением к великолепному ужину была запыленная бутылка старого вина. Когда я наконец поднялся, собираясь откланяться, мефрау Де Кристеларе удивленно спросила:
— Вы хотите оставить нас так рано?
Теперь-то я знаю, что ни одна бельгийская хозяйка не отпустит гостя без этого традиционного вопроса, но тогда я решил, что меня просят побыть еще немного.
— Я думал поспеть на одиннадцатичасовой автобус, — возразил я робко.
— Будут еще автобусы! — рассмеялся Де Кристеларе. — Вы всегда так педантичны?
Мне снова налили рюмочку «Гран-Марнье»[27], а потом я еще целых полчаса должен был смотреть диапозитивы, снятые хозяином во время отпуска на Канарских островах.
Я горячо поблагодарил хозяев за щедрое гостеприимство. И все-таки меня весь вечер не покидала странная неловкость, а внутри было такое ощущение, будто время от времени диафрагму стягивает судорога и кровь холодеет. Позже, у себя в комнате, когда я восстановил в памяти весь вечер, ощущение неудобства усилилось и переросло в уверенность, что я каким-то неведомым мне образом повел себя безобразно в отношении моих новых друзей. Я терялся в догадках, как же это могло произойти, но чувствовал, что согрешил и что милые люди со всем возможным тактом старались не показать виду, хотя сами ужасно страдали.
У меня из головы не выходили запонки Франса Де Кристеларе, возглас наверху и топот ног по лестнице, французский аперитив и дрожь в уголках красивого рта мефрау Де Кристеларе, чей блестящий носик взывал о пудре.
Наконец я собрался с духом и обо всем рассказал Шарлю Дюбуа. Мой добрый наставник выслушал подробное описание происшествия, затем понимающе кивнул.
— Ты основательно свалял дурака, — улыбнулся он.
— Мне тоже так кажется, — признался я. — Но я никак не могу догадаться, в чем дело.
— Любому бельгийцу это ясно как божий день, — заявил он.
— Но ведь я иностранец, — взмолился я.
— Поэтому тебе простится, — молвил он кротко. — Ты совершил ошибку, типичную для иностранца, которого пригласили в гости. Ты пришел вовремя.